Интеллект и экономическая грамотность. А теперь займемся корреляцией, которая так же сильно придется не по нраву левым, как корреляция с либерализмом не понравилась правым. Экономист Брайан Каплан, изучив данные Всеобщего социологического анкетирования, обнаружил, что умные люди чаще думают как экономисты (даже в условиях статистического контроля образования, дохода, пола, политической партии и политической ориентации)
[1911]. Они чаще выступают за иммиграцию, свободный рынок и свободную торговлю и меньше симпатизируют протекционизму, политике искусственного создания рабочих мест и вмешательству правительства в бизнес. Конечно, ни один из этих вопросов не касается насилия напрямую. Но если присмотреться к континууму, на котором располагаются эти политические позиции, то можно утверждать, что те из них, что коррелируют с высоким интеллектом, исторически направлены в сторону мира. Думать как экономист — значит принимать классическую либеральную теорию мирной торговли, прославляющую преимущества равноценного обмена и постоянно растущие выгоды ширящихся сетей взаимодействия
[1912]. Такие установки противоположны популистскому, националистическому и коммунистическому образу мысли, который считает мировое богатство нулевой суммой и предполагает, что одна группа может обогатиться только за счет другой. Исторически экономическая безграмотность часто приводила к этническому и классовому насилию, когда люди думали, что неимущие могут улучшить свою долю, только отняв материальные блага у богатеев и наказав их за коварство
[1913]. Как мы видели в главе 7, число этнических бунтов и случаев геноцида после Второй мировой войны сократилось, особенно на Западе, и, вероятно, свою роль в этом сыграло усилившееся интуитивное понимание законов экономики («в последнее время было не так много работы по экономическим причинам»). В последние полстолетия международная торговля стала побеждать протекционизм с его девизом «разори соседа», что, вкупе с демократией и появлением международного сообщества, внесло свой вклад в кантианский мир
[1914].
Образование, интеллектуальные навыки и демократия. Если уж речь зашла о кантианском мире, разум мог укрепить и демократическую опору треугольника Канта. Одна из величайших загадок политологии — почему демократия приживается в одних странах, но не приживается в других? Почему, например, бывшие сателлиты и республики СССР, расположенные в Европе, совершили этот переход, а многочисленные среднеазиатские «станы» — нет? Неустойчивость демократий, силой насажденных в Ираке и Афганистане, делает проблему еще более острой.
Теоретики давно рассуждают о том, что образованное, обладающее знаниями население — необходимое условие функционирующей демократии. На одной улице с домом, где я пишу эти строки, расположено здание Бостонской публичной библиотеки, над входом в которую начертаны волнующие слова: «В содружестве наций образование народа есть гарантия порядка и свободы». Вероятно, «образование», которое имели в виду резчики по камню, — это не способность назвать столицы всех штатов, которые проезжаешь по пути из Колумбуса к Мексиканскому заливу, но умение читать, считать, понимать принципы демократического правления и гражданского общества, способность давать оценку лидерам и их политике, уважение к другим людям и их культурам и осознание себя как члена содружества образованных людей, разделяющих это понимание
[1915]. Эти умения требуют толики абстрактного мышления и частично совпадают со способностями, которые улучшились, согласно эффекту Флинна, предположительно потому, что сам эффект Флинна вызван образованием.
Но теория Бостонской публичной библиотеки о предпосылках демократии до недавнего времени не подвергалась проверке. Давно известно, что в странах со зрелой демократией население умнее и хорошо образованно, но зрелые демократии благополучнее во всех отношениях, и мы не можем сказать, что здесь причина, а что — следствие. Скорее всего, демократические страны богаче и могут позволить себе больше школ и библиотек, что делает граждан образованнее и умнее, а не наоборот.
Психолог Хайнер Риндерманн попытался разрубить этот узел методом социологии, называемым перекрестно-запаздывающей корреляцией (мы видели пример применения этой техники в британском исследовании, показывающем, что умные дети становятся просвещенными взрослыми)
[1916]. Несколько наборов данных приписывают странам баллы, основываясь на их уровне демократии и верховенстве закона. Кроме того, для многих стран доступны данные по числу лет обязательного среднего образования. Для некоторых стран Риндерманн также отыскал данные по средним баллам, набранным в популярных тестах интеллекта и в международных тестах академической успеваемости; он объединил эти данные в один показатель интеллектуальных способностей. Риндерманн проверил, предсказывает ли уровень образования и интеллектуальных способностей в стране в одну эпоху (1960–1972 гг.) уровень процветания, демократии и верховенства закона в ней же в последующую (1991–2003 гг.). Если теория Бостонской публичной библиотеки верна, эти корреляции должны быть прочными, даже если другие переменные, например благосостояние страны в предыдущий период, удерживаются на постоянном уровне. И что принципиально важно, они должны быть гораздо более сильными, чем корреляция между демократией и верховенством закона в предыдущий период и уровнем образования и интеллектуальных способностей в последующий, потому что прошлое влияет на настоящее, а не наоборот.
Давайте отдадим должное резчикам Бостонской публичной библиотеки. При прочих равных образование и интеллектуальные способности в прошлом действительно предсказывают уровень демократии и верховенства закона (а также процветание страны) в настоящем. А вот прошлое благосостояние, напротив, не предсказывает демократии в настоящем (хотя в некоторой степени предсказывает верховенство закона). Интеллектуальные способности оказались более мощным прогностическим признаком демократии, чем длительность школьного образования, и Риндерманн показал, что школьное образование может предсказывать демократию только потому, что коррелирует с интеллектуальными способностями. Не будет преувеличением сказать, что вызванное образованием развитие мыслительных способностей подготовило к демократии по крайней мере некоторые части мира. Демократия по определению ассоциируется с меньшим количеством насилия со стороны правительства, и мы знаем, что она статистически связана с неприятием межгосударственных войн, кровавых этнических бунтов и геноцида и со снижением тяжести войн гражданских
[1917].
