Была темная ночь, но я разглядела на тротуаре доктора Тарпа. Когда телега тронулась, он прощально поднял руку.
На Хантингдонской дороге было так темно, что даже совы притихли. Я была слабей всех девочек в Теннесси, но какое счастье – оказаться на руках у Томаса Макналти, пускай даже он читает мне длинную нотацию со множеством укоризненных горьких слов.
– Томас, ты бы лучше помолчал пока. Она еще не настолько окрепла, чтобы ее ругать.
– Я не ругаю, я только…
Мой голос еще носил на себе печать близкой смерти, но я постаралась утешить Томаса как могла:
– Ты прав. Я самая большая дура на этой земле.
– Неправда, нет, я не это хотел сказать, черт побери, я хотел… Ты самое драгоценное, что у нас есть, и вдруг твоего мула находят, он блуждает, как некий бедный Агасфер, и пышет одиноким огнем. А потом этот болван в цилиндре, как его там, а, Джон Коул?
– Кого? – спросил Джон Коул.
– Да доктора этого, заику, что все чепуху мелет?
– Тарп он, – ответил Джон Коул. – Только что это ты про него так? По мне, он вполне хорошо разговаривал. И сказал нам, где Винона. Томас, по-хорошему, тебе бы следовало ему плюшек напечь.
– К черту плюшки, я не знаю. А потом мы услыхали самую ужасную новость, что нам доводилось слышать за свою долгую жизнь, полную плохих новостей. Оказалось, тебя забрал этот проклятый шут, сопляк Джас Джонски – разрази меня Господь, каково нам было такое узнать? А теперь ты говоришь, что тайком убежала за Пэртоном и ввязалась в битву у поселка Петри?
– Зачем же ты решила туда поехать и такое сотворить, дитя мое, Винона? – спросил Джон Коул.
– Потому что хотела добиться справедливости для Теннисона, – ответила я, но так тихо, что, кажется, сама не услышала. Зато они услышали. Они всю мою жизнь прислушивались даже к самым тихим моим словам. Их слух был для меня открыт.
Тогда они мне ничего не сказали. Эти двое обладали глубоким чувством справедливости – возможно, не менее глубоким, чем у законника Бриско. Может, даже глубже, ведь у них оно шло от сердца, а не из книги Блэкстоуна. Я не расслышала собственных слов, зато, казалось, прекрасно слышала, как работают головы у Томаса и Джона, вроде маленьких моторчиков, прокручивая мысли.
– Я так думаю, это наша вина, Джон Коул, – сказал Томас в некотором отчаянии.
– Похоже на то, – ответил Джон Коул.
Глава двенадцатая
Вдруг мы услышали позади себя, в отдалении, странный лязг и грохот, словно за нами с бешеной скоростью неслась телега. Мне было не видно дороги, но Джон и Томас выхватили винтовки, что лежали у Джона в ногах. Я знала: если нужно будет, Джон и Томас, не задумываясь, встанут вокруг телеги держать оборону. Я кое-как подняла голову и посмотрела назад, на дорогу. Там что-то двигалось – оно пыхало светом и огнем и производило великий шум. Эту непонятную штуку тянули тринадцать мужчин, подбадривая друг друга криками. Потом я стала смотреть вдоль дороги в другую сторону, потому что мое внимание привлек другой свет. Ужасный свет мечущихся языков пламени, что снятся обитателям любого дома в кошмарах. Люди с ревущей машиной пронеслись мимо, даже не поглядев на нас. У них были одинаковые куртки, усы и большие жестяные каски.
– Что там такое? – крикнул Томас. Теперь он интересовался новостями.
Но те ничего не ответили. Их машина выглядела тяжелой и угрожающей. Они всё тянули ее. Двое из этих элегантных джентльменов были негры.
– Они едут к дому законника Бриско, – сказал проницательный Джон Коул, вглядываясь в темноту, чтобы получше рассмотреть дальний пожар.
– Еще одна плохая новость, – отозвался Томас.
Мы подъехали поближе к усадьбе законника Бриско – и точно, красивый старый дом пылал. Парни в жестяных касках уже были там и поливали огонь каким-то чудом раздобытой водой. Темные силуэты людей вбегали в широкие парадные двери и выбегали со всяким добром: тут были потемневшие портреты первых Бриско, Джо и Вирг Сюгру тащили охапки документов, а Лана Джейн – немецкие статуэтки, памятку от бывшей жены законника. Я привалилась к Томасу и стала смотреть. Джон Коул заклинил колесо телеги тормозом, соскочил и побежал помогать. Я видела, как он вбежал в дом и через несколько минут вытащил наружу балдахин с кровати законника. Другие люди скоро вынесли основание кровати и матрас. Потом – старинный блестящий стол, за которым законник Бриско работал, потом тяжелую медную кухонную утварь и все прочее, кому что под руку подвернулось. Мужчины со шлангом трудились изо всех сил. Я увидела длинную-длинную змею, которая пересекала дорогу перед нами и уходила в ручей. Я поняла, что этот мощный двигатель качает оттуда воду. Чудеса отчаянного момента.
Тут из дома возник сам законник Бриско, размахивая своей книгой о розах. Он что-то кричал в спокойствии хаоса. Поджечь дом законника Бриско! Ужасное деяние. Тут Джон Коул вернулся и снова забрался в телегу – возможно, помня обо мне.
– Что там такое, ради бога? – спросил Томас.
– Люди Петри дом подожгли. Вышли из лесу и подожгли. В этих ихних колпаках из мешковины, как водится. Зачем они носят эти клобуки? Ведь так их, наоборот, лучше заметно. Чокнутые они. Перестреляли лошадей в конюшне, чтобы никто не мог съездить за помощью. Законник Бриско и Джо с Виргилом дождались, пока они ушли. Потом Джо Сюгру помчался в город в темноте, хоть глаз коли, и разбудил пожарных. А иначе дому бы точно конец.
– Давай-ка лучше поедем, – сказал Томас, посмотрев на меня. – Девочка бледная, как луна.
– Я хорошо себя чувствую, – выговорила я.
– Может, это в тебе лихорадка говорит. Ты похожа на сестру самой Смерти.
И Джон Коул тронул поводья. Мой мул, боясь огня, брыкался и бил копытами у задка телеги.
– Езжай, езжай, – сказал Томас.
При этих словах я увидела, как огонь в нижнем этаже разбухает, несмотря на распускающийся из шланга цветок воды. Я представила себе контору и знакомую тишину, сейчас нарушенную ревом огня. Пламя ширилось. Оно разбило стекла в окнах, стремясь вырваться в ночную прохладу. Парни в жестяных касках, законник Бриско, Лана Джейн и ее братья – все отпрянули будто единым движением и в отчаянии схватились за головы. Тут из дома, невзирая на все балки и перекрытия – а может, предварительно пожрав их, – встал огненный столб высотой до Луны. После страшного взрыва языки пламени поселились на чердаке и бесновались там, пока не проклюнулись сквозь крышу. Они победоносно шипели, уносясь в древнее звездное небо, плюя на балки и жалкие лепестки черепицы.
Не в первый раз мой друг Розали Бугеро внесла меня в нашу хижину. «Спенсера» в кобуре не оказалось – я умолила Розали, чтобы она поглядела, прежде чем взять меня на руки. Нет, дитя, сказала она. Его там нет. Она не стала поднимать шум. Но до чего меня опечалили ее слова. Как я взгляну в лицо Теннисону? Он пришел меня повидать и был радостен, как солнечный луч. Он гладил мне лицо, показывал на мою рану и качал головой. Он одновременно радовался и гневался. Про «спенсер» он не спросил. Конечно, он не мог говорить, но можно спросить и без слов. Может, Розали ему сказала. Я тайно поклялась себе, что любыми правдами и неправдами раздобуду ему другую винтовку или обыщу все углы Теннесси и найду эту. Даже если вообще ничего больше, кроме этого, не сделаю в своей жизни.
