– Тебе нельзя на большак в таком виде, нельзя, и все тут, – сказала Пег.
Меня перепугала сама эта мысль. Ехать по большой дороге – даже в темноте – голой, в одних сапогах. Притом что мне наверняка встретятся десятки мужчин. Теперь я совсем не походила на мальчика, всякий поймет.
Она вдруг принялась стягивать желтое платье.
– Дай-ка свою рубашку, – сказала она. – Мне нужна твоя рубашка.
– Что ты делаешь?
– Меня в лесу никто не увидит, кроме деревьев. Доведу тебя до большака и двинусь домой.
Теперь она стояла в звездной темноте, прикрытая лишь тонкими панталонами.
– Дай мне панталоны, – сказала я. – Оставь платье себе.
– Я не отправлю тебя домой в панталонах, – отрезала Пег. – Надевай.
И я сняла рубашку (не удержавшись от стона, признаюсь), отдала ее Пег и натянула желтое платье. К счастью, оно было без рукавов, иначе я бы ни за что не впихнула туда раненую руку. У нас с Пег фигуры оказались приблизительно похожи, и платье село на меня как мое собственное. Я нашла отличный карман для дамского пистолетика. Пег подобрала штаны и обернула вокруг талии, пытаясь соблюсти хотя бы подобие приличий.
– Похоже, ты выгадала на обмене. – Она оглядела меня. – Да, теперь ты девчонка, это уж точно.
Я чувствовала, что слабею от раны. Пег помогла мне снова взобраться на испуганного мула, и мы с ним затрусили вперед.
Чуть не доходя до большой дороги, Пег отдала мне поводья и взглянула на меня. Я была близка к обмороку. Я в некотором отчаянии слезла с мула. Кровь теперь текла очень сильно. Рана внезапно решила закровоточить. Пег оторвала полосу ткани от загубленных штанов, обмотала мне руку и сильно затянула. Посмотрела на меня пристально, даже как-то испуганно. Ни слова не говоря, помогла мне подняться в седло. Кивнула, повернулась и исчезла в той стороне, откуда пришла.
Глава одиннадцатая
Оказавшись снова на дороге при свете издыхающего дня, под ниспадающими рваными покрывалами полутьмы и тьмы, я начала чувствовать рану. Наверно, так бывает со всеми солдатами несколько часов спустя. Первый пьянящий прилив сил проходит, и боль растет, делаясь все сильней и потусторонней, пока не начинаешь дивиться, что раньше не возносил хвалы за каждую минуту жизни, прошедшую без таких мучений. Боль тянула к земле странной смесью поругания и жути. Она была отвратительна – льстивая кузина храбрости. У меня не осталось ощущений, кроме нее, она живо прогнала все остальное и заявила на меня права. Только боль, только боль. Добравшись до самой середины боли, я уже даже дышать не могла. Моя грудь была полна судорожных вдохов. Дорога виляла из стороны в сторону, как бурная река в глубоком овраге. Бурые цвета ночи охотно смешивались с новой чернотой, валящейся с неба. Каждая звезда была падучей. Луна удивительным образом каталась по небу. И тут наступила полная чернота, полная боль. Я почти падала с седла – мой хребет стал ватным. Я прижималась щекой к сильной шее мула. Я подумала: если я умираю, то будет ли та же боль со мной в краю Смерти, перенесу ли я ее с собой, вцепится ли она в меня, так вожделея, что не сможет со мной расстаться? Меж деревьев послышалась странная музыка; я с усилием подняла тяжелую от усталости голову и вгляделась, но не увидела ничего, что могло бы издавать такие звуки. Я решила, что умираю, – из черных лесов сочился свет, подобный расплавленному золоту. Он был как огромное живое существо. Он вобрал меня и сжег в золотом вихре боли. Я увидела, что по золоту идет моя мать, ноги ее в золотой траве. Мое сердце рванулось из груди, как заяц, и помчалось к ней, осчастливленное любовью. Я покинула свое страдающее тело, скоро я буду в ее объятиях.
Когда я очнулась, золото уже угасло до последней крупинки, а мать, несомненно, вернулась в мир древних сказаний, недосягаемый для меня. Комнатка, где я лежала, показалась мне знакомой, но я не могла сказать, где она находится в точности – в каком доме или в какой части города. Голые дощатые стены, узкая железная кровать. Оконце пропускало унылый тусклый свет. Поодаль прокричал петух, заскрипели телеги, послышался приглушенный, как из-под воды, говор людей, спешащих по своим делам. Я решила, что они далеко от меня. Я была слаба, как новорожденная. Но вместе со мной проснулись и мои страхи. Я обыскала свою одежду, но дамский пистолетик исчез. Я попыталась нашарить пояс брюк. Ах да, я же в платье Пег. Медведица выбила у меня пистолет. Но ведь Пег мне его вернула? А где мои сапоги? Оказалось, что я боса. Значит, ножа тоже нет.
Тут открылась дверь, и вошел Джас Джонски, а за ним – похожий на призрака джентльмен с кожаным саквояжем. Возможно, это сходство мне лишь почудилось, усиленное внезапным приливом страха при виде Джаса. Он меня испугал хуже, чем вчерашний медведь. Самая истина заключалась в том, что мое тело приходило в ужас при виде его, но ум ни в какую не желал объяснить почему. Порыв убежать, улететь был бесконечно силен. Не будь я такой усталой, я бы обрадовалась даже разрешению проломить хлипкие стены. Я видела внутренним взором, как доски падают и зеваки снаружи дивятся моему удивительному побегу. Невозможность вырваться на свободу терзала мне сердце, но тело окаменело, и я вдруг подумала – а может, я мертвая? Может, Джасу Джонски досталось лишь мое убитое тело, а призрачный джентльмен – это похоронных дел мастер Лютер Карп. При встрече с Лютером Карпом на улице у любого горожанина мороз пробегал по коже.
Но этот человек не был Лютером Карпом, и я разочаровалась в своих надеждах на смерть.
Я попыталась заговорить и тут же поняла, что выходит лишь едва слышный шепот. Меня огорчила собственная слабость. Я попробовала еще раз.
– Томас Макналти будет меня искать, – произнесла я, но с тем же успехом могла и промолчать – эти двое даже не заметили.
– Томас Макналти будет…
– Это Винона Коул. – Джас Джонски посмотрел на меня, но я подумала, что и так знаю, кто я. – Ее нашли на большой дороге в Нэшвилль. Рана от пули, видите?
– Это ж краснокожая, – неуверенно сказал призрачный незнакомец.
– Я вам заплачу, – грубо ответил Джас Джонски.
– Краснокожие плохо воспринимают лечение, – продолжал незнакомец, и я поняла, что он врач. – Еще неизвестно, вылечу я ее или убью. Они как дикие твари. Ты когда-нибудь пробовал вылечить птичке сломанную лапку? Вот тут то же самое.
– Слушайте, док, давайте вы вытащите из нее эту пулю, а если вы ее убьете, то я убью вас, годится?
Впрочем, он сказал это не с угрозой, скорее – пытался пошутить. Вечный юморист.
– Это справедливо, – сказал доктор, садясь рядом со мной и открывая саквояж.
– Ты говоришь по-английски? – обратился он ко мне.
Но я промолчала.
– Она говорит по-английски. Она работает на законника Бриско. Она цивилизованная, это точно.
– Я доктор, меня зовут Мемухан Тарп, – произнес он медленно, отчетливо, как разговаривают с ребенком. – Если будешь лежать тихо, я попробую вытащить пулю у тебя из плеча.
