Фанни, известная как одна из лучших сотрудниц великого кутюрье Кемпта, славилась также своим обаянием, мужеством и сердечностью. Она умела наслаждаться жизнью – по крайней мере, так было вплоть до смерти ее супруга, – но и теперь, когда скорбь утихла, поддерживала этот свой имидж, хотя в глубине души все еще слегка горевала.
Анри наконец подбежал к Фанни и схватил ее руку с энтузиазмом и даже с благоговением – довольно редким для него чувством.
– Анри Крессон, – представился он с поклоном.
– А я Фанни Кроули. Простите, я не сразу вас узнала.
– Я тоже, – взволнованно признался Анри. И добавил с искренним сочувствием: – Вы и тогда были красавицей, но в то время вы так горевали…
Он качал головой скорбно, как профессиональный плакальщик, и темные насмешливые глаза Фанни Кроули посветлели, в них мелькнула нежность. Она легко погладила его по щеке рукой, и обоим вспомнилось, как они проходили по мрачному холлу отеля, где состоялся свадебный обед, и по таким же унылым залам мэрии. Но оба тут же дружно отринули это воспоминание, как забывают неудачный спектакль.
– По-моему, когда-то у нас были дети, которые поженились? Куда же они подевались? – со смехом спросила Фанни.
Это напомнило Анри Крессону, что он делает на этом перроне – с этой незнакомкой, с этой красивой незнакомкой.
– Людовик! – закричал он.
И, обернувшись, увидел, что его незадачливый сын сражается с заблокированной багажной тележкой, не в силах двинуть ее ни вперед, ни назад. Напрягая все силы в борьбе с этим злополучным механизмом, молодой человек осыпал его ругательствами – тихими, но вполне отчетливыми.
– Вот бездельник! Сейчас я ему покажу… Подождите меня!
И Фанни увидела, как Анри решительно направился к сыну, покачав головой, вытянул еле видный шпенек из ручки тележки и рывком откатил ее назад, чтобы взять разбег. Увы, от этого резкого толчка тележка подпрыгнула и свалилась на рельсы. Людовик едва успел подхватить налету падавшего отца, тот уцепился за него, и они исполнили вдвоем дикую, но спасительную жигу. Потом наконец кое-как утвердились на ногах, испуганно переводя дух, и, только услышав веселый женский смех, окончательно пришли в себя.
– Господи боже мой, как вы меня напугали! – воскликнула Фанни. – Значит, это и есть Людовик? Не могу поверить: когда мы познакомились, вы выглядели эдаким ковбоем, но не робким студентом. По-моему, вы похудели, или я ошибаюсь?
– Верно! Парень потерял десять кило, – вмешался Анри, горестно кивнув.
– Ну, лучше уж потерять их, чем набрать, – ответила она. – Эти ужасные транквилизаторы кого угодно заставят растолстеть и состарят. А вы, наоборот… Не будете ли так любезны взять одну из этих странных тележек, чтобы загрузить мой багаж?
Людовик воздел руки к небу, в отчаянии от своей недогадливости, и побежал со всех ног под укоризненным взглядом отца на другой конец перрона.
– Не пугайтесь, – сказала Фанни Анри Крессону, – я всегда путешествую с целой грудой чемоданов, что наводит ужас на тех, кто меня принимает, но, как правило, раскрываю от силы один из них.
Людовик бесследно исчез, и Анри занервничал.
– Ну куда он делся? А вы, наверно, устали… Ох, ну до чего же он глуп, этот парень!
– Не забудьте, что я приехала как раз для того, чтобы напомнить всей Турени, что он совсем не глуп.
И тут в поле их зрения появился торжествующий Людовик, только совсем не с той стороны, откуда они его ждали, а с противоположной; теперь он уже явно освоился с тележкой и, остановив ее рядом с ними, начал сваливать туда чемоданы, саквояжи и шляпные картонки.
– Ничего себе, вот это багаж! – воскликнул он.
Анри Крессон вздрогнул, сочтя это за грубость, но тут Людовик добавил:
– Нам повезло! Это значит, что вы погостите у нас подольше.
И молодой Крессон обратил к Фанни лицо – неправдоподобно юное, с такими беспомощными глазами и пухлым ртом, готовым к улыбке и ясно говорившим о его доброте, что Фанни Кроули подумала: «Как он изменился! Теперь он намного симпатичнее, чем тот зять, которого я знала прежде».
Она проследила за тем, как он заталкивает часть ее вещей – остальные оставили на вокзале, их должны были привезти позже – в кабриолет своего отца, и опять поправила шляпку. Анри Крессон распахнул переднюю дверцу, и Фанни села в машину, конечно показав при этом ноги, которые Анри Крессон, конечно, не преминул окинуть зорким плотоядным взглядом опытного соблазнителя.
* * *
Людовик обошел машину сзади и втиснулся на краешек сиденья, между двумя довольно жесткими чемоданами и шляпной картонкой, из которой торчал край папиросной бумаги.
– Разве это не вы поведете, Людовик? – вдруг спросила Фанни; от неожиданности Анри Крессон заглушил мотор.
Потом снова включил зажигание и, только проехав метров двести, ответил:
– Знаете, Людовик не водит машину со времени того… случая.
– Но ведь это не он тогда сидел за рулем, – строго возразила Фанни.
– Вы единственный человек, который об этом помнит, – тихо отозвался Людовик и, подавшись вперед, прижался щекой к плечу своей тещи.
Его жест растрогал даже Анри Крессона, и тот на секунду отвлекся от дороги, хотя оба его пассажира предпочли бы, чтобы он глядел вперед. Ибо Анри Крессон явно считал, что все шоссе проложены лично для него, и дивился каждой встречной машине, а пейзаж на обочине видел только в зеркале заднего вида. Даже Фанни – казалось бы, особа в высшей степени рассеянная – озабоченно поглядывала на Людовика, который, прищурившись, не смотрел на них обоих вплоть до той минуты, пока не пришел в себя, после чего поднял голову и улыбнулся ей, – так улыбаются дети в классе, когда их разбирает безудержный смех.
– Боже мой, Анри, дорогой, зачем вы так гоните машину? – спросила гостья. – Вокруг такой прелестный пейзаж, просто поразительно!
– Подумаешь! – буркнул тот и прибавил скорость. – Это еще что!.. Вот увидите – наш дом будет пошикарнее.
– Ну что ж, ничего не поделаешь, – ответила Фанни, закрыла глаза и откинулась на спинку сиденья.
А Людовик со своего неудобного места любовался изгибом ее шеи и чистым, точеным профилем, одним из тех прекрасных кротких профилей, что иногда на краткий миг мелькнут в окне вагона и исчезнут, оставив пассажирам встречного поезда томительное воспоминание, которое потом будет преследовать их всю жизнь.
– Нам осталось ехать всего три километра, – печально промолвил молодой человек. – А мне так хотелось узнать вас получше.
– Вот и я хотела бы общаться с вами подольше, милый мой зять, – со смехом ответила Фанни. – Ведь я видела вас, мне кажется, всего трижды: когда Мари-Лор познакомилась с вами, потом в день вашей свадьбы и еще раз – в одном из тех ужасных заведений, куда вас определили на лечение после несчастного случая.
