Книга Введение в философию, страница 118. Автор книги Фридрих Паульсен

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Введение в философию»

Cтраница 118

Этим мы затрагиваем один пункт, в рассмотрение которого я войду несколько ближе. Кант исходит из биологического воззрения, существовавшего в его время: природа живых существ неизменна. Таким образом для него и формы созерцания и мышления есть принадлежность устойчивой организации ума.

Современная антропология не признает этого взгляда удовлетворительным. В органическом мире нет ничего абсолютно постоянного; в нем все возникает и изменяется. Телесная организация и нервная система возникли путем длинного ряда преобразований. То же самое будет относиться и к организации умственной. Пространство, время и причинность не первоначальный непоколебимый состав человеческого ума, а мало-помалу развиты видом в течение его длинной жизни, подобно тому как они развиваются также и индивидуумом, – правда, на основании унаследываемого предрасположения и при содействии родительского поколения. Наиболее ясно это видно на функции причинного понимания действительности: индивидуум научается ему – так же, как счету и языку. Поэтому и различные индивидуумы достигают различных ступеней развития функции причинности: некоторые не выходят за пределы ближайших, практически важных причинных связей, а понятие строгой и всеобщей естественной закономерности для многих остается вовсе чуждым.

Подобно тому как мы можем наблюдать развитие функции причинности у индивидуума, так в истории перед нашими глазами лежит в общих чертах и ее возникновение у вида. В примитивной форме мы находим ее уже у вышестоящих животных: они научаются приспособлять свои действия к явлениям в окружающей среде; благодаря опыту они становятся умнее. Это происходит, очевидно, в такой форме, что последование явлений запечатлевается в них; при наступлении предшествующего, путем некоторого непреднамеренного заключения предвоспринимается последующее, и этим предвосприятием определяется практический образ действия. А в некоторой степени бывает и обратная форма заключения: последующее является предметом желания, оно приводит в сознание предшествующее как средство к цели; собака, которую научили искусству «служить», награждая ее первые успехи лакомым куском, применяет затем свое искусство как средство к цели. Формула, по которой она делает заключение, хотя и не формулирует его в суждение, такая: за тем же самым предшествующим идет то же самое последующее; если и не всякий раз, то все-таки его можно ожидать.

Человеческое заключение имеет первоначально тоже не иную форму; можно даже сказать: принципиально многие люди вообще не идут далее ее, хотя они и применяют этот способ заключения в более широких размерах и вернее, чем самое умное животное. Так вся народная медицина (патология, терапия и диэтетика) состоит из наблюденных – правильно, или ошибочно – следований: если сделаешь то-то, то простудишься или схватишь лихорадку; если с тобой лихорадка, то надо пропотеть или принять что-нибудь. У некоторых потребность в причинном объяснении вообще не идет далее таких связей. Они не видят и затруднения в том случае, если средство не всякий раз помогает; их закон причинности не требует этого; формула его была бы примерно такая: за одним и тем же следует обыкновенно одно и то же, но может случаться иногда и иначе. В самом деле, формула эта вполне отвечает ближайшей потребности; практическая жизнь постоянно имеет дело с теми сложными связями, которые можно обнимать лишь правилами с исключениями, а не строго всеобщими законами: крестьянин имеет дело с погодой и с органическими жизненными явлениями, которые не поддаются вычислению, а могут быть предвидимы лишь по приведенной формуле; ремесленник имеет дело с материалом и инструментами, никогда не обладающими совершенно одинаковым устройством; учитель, чиновник – с человеческими натурами, которые в общем хотя и похожи друг на друга, однако обладают каждая своими особенностями и потому на одно и то же воздействие реагируют не одинаково.

Можно даже сказать: ведь и наука достигла более отчетливого понимания закона причинности, собственно, лишь немного столетий тому назад. Аристотелевская философия довольствуется еще пониманием причинности, допускающим и недоступные контролю исключения: под названием случайностей последние сводятся на неопределенный, не подлежащий закону и отвлечению фактор естественного процесса, на материю, в то время как закономерность присуща другому фактору – мыслимой сущности. Поэтому наука, поскольку вмешивается этот нарушающий фактор, не может идти далее «обыкновенно бывает так». Лишь новейшая физика отчетливо провела понятие естественной закономерности, законы механики сделались типическим примером закономерности вообще. На основании их была впервые развита мысль о строго-всеобщей и не имеющей исключений закономерности явлений везде, как во внешнем мире так и в мире внутреннем. Декарт делает этот вывод для внешнего мира, в частности и для области биологии, а Гоббс и Спиноза – также и для внутреннего мира: воля и чувство точно так же следуют не имеющим исключений законам, как и движения телесного мира.

Как произошло в человеческом рассудке образование функции причинности? На это можно прежде всего ответить: посредством образования способности разлагать сложные факты на их слагаемые. Мышление животного, – если назвать так процесс его заключений, – состоит в ассоциациях сложных явлений или созерцательных представлений. Лошадь, нашедшая раз на каком-нибудь дворе хороший корм, спустя годы, проходя той же дорогой, заворачивает в него; вся эта местность ассоциирована для нее с хорошим кормом. У людей действует та же самая ассоциация; но человек не следует ей непосредственно; он сначала размышляет, можно ли ожидать теперь того же, что было тогда: живет ли еще тот старый обитатель, имеются ли налицо те же самые обстоятельства, которые доставили ему тогда хороший прием. Зоолог Мебиус рассказывает где-то о следующем опыте. В сосуд с водой, разделенный стеклянной пластинкой на две половины, помещена была в одну половину щука, а в другую всякого рода мелкая рыба, служащая ей обыкновенно добычей. Щука тотчас же бросилась на эту последнюю, но вместо ожидаемой пищи получила ощутительный толчок о стеклянную пластинку. После неоднократного повторения этого опыта, она научилась наконец отказываться от своей добычи. Спустя несколько недель стеклянная пластинка была удалена; щука плавала теперь свободно между другими рыбами, но ей уже не приходило в голову набрасываться на них. Она, очевидно, сделала себе «естественный закон»: нападение на этих рыб имеет своим следствием удар по пасти. Человек в подобном же положении постарался бы разложить это сложное следствие на его простые элементы. Он сказал бы себе: удар, который ты получаешь, может быть, есть следствие не природы этой добычи, а какого-нибудь, глазам, правда, невидимого, препятствия. Он тотчас же принялся бы разузнавать это препятствие, ощупывая его рукой, а потом попытался бы удалить его или перебраться через него. Для всего этого хватило бы в данном случае и более развитого животного ума. Но в общем образ действия животных и мышление их, которым оно управляется, характеризуется, в отличие от человеческого, тем, что оно реагирует на сложные положения или явления стереотипными заключениями и действиями. Человеческое же мышление, а вследствие этого и деятельность, подвижнее; оно разлагает данный случай на существенные факторы и случайные обстоятельства и приходит таким образом к выделению настоящих, постоянных последований из случайных и преходящих сочетаний.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация