Он явно обратился не по адресу, но, чтобы поскорее покончить с этим, я ответил:
– Да.
– Хорошо! Хорошо! – искренне обрадовался Санта. – Тогда что ты хочешь получить на Рождество?
Я думал, это очевидно.
– Записку от Лили. Вот что я хочу на Рождество. Но нужна она мне прямо сейчас.
– Какой нетерпеливый! – Санта понизил голос и шепнул мне на ухо: – Но у меня и правда для тебя кое-что есть… – Он поерзал. – Под шубой. Если хочешь получить свой подарок, погладь Санту по животу.
– Что? – обалдел я.
Он указал взглядом на свой живот:
– Давай же!
Я пригляделся и увидел под красным бархатом очертания конверта.
– Тебе это точно нужно, – шепнул Санта.
Так, думай об этом, как о вызове, – велел я себе.
Черт бы тебя побрал, Лили. Меня таким не пронять.
Я сунул руку под шубу Санты. К моему ужасу, под ней он ничего не носил. Пальцы коснулись горячего, потного, мясистого, волосатого живота, который мешал мне вытащить конверт. Пришлось наклониться и изменить направление руки. И все это время Санта смеялся мне в ухо:
– О-хо-хо-хо-хо!
– Какого черта! – закричал эльф.
Родители тоже начали охать и ахать. Да, я лапал Санту. И наконец ухватил конверт за уголок. Санта попытался помешать мне, но не тут-то было – я резко вытащил руку из-под шубы, выдернув несколько седых волосков с его живота.
– Оу-хо-хо! – воскликнул он.
Я соскочил с его колен, зажав в руке влажный, но не вскрытый конверт.
– Охрана, сюда! – завопил эльф.
– Он трогал Санту! – завизжал ребенок.
Я бежал. Рысцой. Петляя. Растолкав туристов, спрятался в отделе мужской одежды и закрылся в примерочной. Вытер руку и конверт об оставленный здесь кем-то велюровый пурпурный спортивный костюм и вытащил записку.
«Вот это я понимаю! Так держать!
Теперь слушай, я хочу получить на Рождество
(ну или на двадцать второе декабря)
твое самое лучшее рождественское воспоминание.
А еще я хочу вернуть свою записную книжку,
поэтому оставь ее вместе с воспоминанием
в моем рождественском чулке на втором этаже».
Я открыл в молескине первую же чистую страницу и начал писать:
«Самое лучше Рождество у меня было в восемь лет. Родители как раз развелись и сказали, что мне невероятно повезло, поскольку в этом году вместо одного Рождества у меня будет целых два. Что вечером я получу подарки у мамы дома, а утром – в доме отца. Они назвали это Рождество австралийским, так как в Австралии подарки дарят два дня подряд – в канун Рождества и в День Подарков. Звучало замечательно, и я действительно чувствовал себя счастливчиком. Подумать только, два Рождества! И прошли они, как мне и обещали, чудесно. С вкусными ужинами и родственниками с разных сторон. Родители, наверное, поделили мой список желаний на двоих, так как я получил все желаемое и без повторов. Но потом отец, вечером на следующий день, совершил большую ошибку. Я еще не спал, хотя было уже очень поздно и все разошлись по домам. Отец пил что-то коричневато-золотистого цвета – видимо, бренди. Он притянул меня к себе и спросил, понравилось ли мне праздновать два Рождества. Я сказал, что понравилось, и он снова повторил, как мне повезло. Затем отец спросил, хочу ли я чего-нибудь еще.
Я признался, что хочу, чтобы мама тоже была рядом с нами. Он и глазом не моргнул, ответив, что сделает для этого все возможное. И я поверил ему. Поверил, что мне повезло и что два Рождества лучше одного. Я уже не верил в Санту, но поверил, что родители сами могут творить волшебство. Это Рождество было самым лучшим в моей жизни. Потому что оно было последним, в которое я искренне верил».
Каков вопрос, таков ответ. Если Лили не поймет меня, продолжать не имеет смысла.
Я нашел на втором этаже отдел, где продают рождественские именные чулки, обойдя по широкой дуге сидящего на этом же этаже Санту и кучу охранников. А вот и вешалка с чулками с именем «Лили» – прямо между всякими «Линасами» и «Ливиниями». Тут и надо оставить записную книжку…
… Но сначала пойду-ка я в кинотеатр, куплю Лили билет на «Бабулю сбил олень Санты». Пусть сходит на него завтра в десять утра.
Глава 4
Лили
23 декабря
Я никогда не хожу в кино одна. Обычно я смотрю фильмы с дедушкой, братом, родителями или кем-то из родственников. Больше всего мне нравится ходить в кино всей семьей – эдакой армией попкорн-зомби, в унисон ахающей, и хохочущей, и не брезгующей пить из одной соломинки кока-колу необъятных размеров. Для того семья и нужна.
Я собиралась потребовать у Лэнгстона и Бенни сходить со мной на десятичасовой сеанс. В конце концов, они сами заварили всю эту кашу. Я специально пошла будить их пораньше – в восемь утра, – чтобы они успели покопаться в своих футболках с ироничными надписями и навести на голове творческий беспорядок в стиле «мне пофиг на прическу, на которую ни капли не пофиг».
Вот только Лэнгстон, когда я попыталась его растормошить, швырнул в меня подушку. И даже головы не поднял.
– Прочь из моей комнаты, Лили, – проворчал он. – Иди в кино одна!
Бенни перевернулся и посмотрел на часы рядом с кроватью.
– Ay, mamacita
[3], который час? Восемь?! Merde merde merde
[4], и это в Рождество, когда не поспать до полудня просто-напросто преступление? Ay, mamacita… Иди спать! – Бенни снова перевернулся на живот, накрыл голову подушкой и, видимо, сразу погрузился в свой испано-английский сон.
Я чувствовала себя разбитой, поскольку встала в четыре утра, чтобы сделать своему таинственному другу особенный подарок. И не отказалась бы, как в детстве, прикорнуть на полу рядом с Лэнгстоном. Но подозреваю, что если заикнусь о таком в это самое утро, в этой самой компании, Лэнгстон повторит свою дежурную фразу:
– Ты слышала меня, Лили? Прочь из моей комнаты!
Ой, он и правда это сказал, а не в моем воображении.
– Но мне нельзя идти в кино одной, – напомнила я брату правило, установленное родителями, когда мне было восемь. Его никто не отменял.
– Тебе можно идти в кино одной. А если даже нельзя, то пока родители в отъезде, за тебя отвечаю я. И чем скорее ты покинешь мою комнату, тем скорее я разрешу тебе гулять до двенадцати, а не до одиннадцати.
– Мне запрещено гулять после десяти, а не одиннадцати.
