Я направился к двери.
– Приятно было познакомиться с вами. И спасибо за чай, которым вы меня так и не угостили.
– Взаимно, – ответила бабушка Лили. – Приходи еще.
Я не знал, что на это сказать. Наверное, мы оба понимали: я сюда не вернусь.
* * *
На улице мне захотелось с кем-нибудь поговорить. Но с кем? В моменты, как этот, когда тебе очень нужен кто-то рядом, мир оказывается маловат. Бумер никогда в жизни не поймет, что я сейчас переживаю в душе. Джонни и Дов могли бы понять, но они настолько увлечены друг другом, что не видят никого, кроме себя самих. Прия, расскажи я ей о своих чувствах и мыслях, просто уставится на меня странным взглядом. И этот ее взгляд я почувствую, даже если мы будем говорить по мобильному. А у Софии нет телефона. Больше нет. Во всяком случае, в Америке.
Поговорить об этом с мамой или отцом?
Какая нелепость.
Я пошел домой.
Зазвонил мобильный.
Я посмотрел на экран: Тибо.
Несмотря на глубокую неприязнь, ответил на звонок.
– Дэш! – закричал Тибо. – Вы где?
– Я отвез Лили домой.
– Она в порядке?
– Уверен, она оценит твою заботу о ней.
– Да я лишь отвлекся на секунду, а вас уже нет.
– Даже не знаю, что тебе на это ответить.
– О чем ты?
Я вздохнул.
– О том, что не понимаю, как девчонки мирятся с таким наплевательским отношением.
– Ты несправедлив ко мне, Дэш, – обиженно ответил Тибо. – Я правда волновался за Лили. Потому и позвонил тебе. Потому что волнуюсь.
– Да, но, видишь ли, ты позволяешь себе такую роскошь, как выбор, когда тебе волноваться, а когда – нет. И когда ты не находишь нужным волноваться, достается остальным.
– Ты слишком много думаешь, дружище.
– Ты прав. Зато ты не думаешь вообще. И то, и другое делает нас обоих глупцами.
– Она расстроилась?
– Тебе не все равно?
– Не все равно! Она сильно повзрослела, Дэш. Стала классная. По крайней мере, я так думал, пока она не отрубилась. Нельзя же мутить с девчонкой, когда она в таком состоянии.
– Да ты у нас джентльмен!
– Ну что ты бесишься? Вы что, встречаетесь? Она о тебе ни разу не упомянула. Если бы я знал, что вы вместе, никогда бы к ней не подкатил.
– Говорю же, джентльмен! Да что уж там – рыцарь!
Тибо вздохнул.
– Слушай, я просто хотел удостовериться, что с ней все в порядке. Вот и все. Передай, что я ей потом позвоню. И что, надеюсь, утром у нее не будет бодуна. Пусть пьет много воды.
– Сам ей это скажи, Тибо.
– Она не взяла трубку.
– Ну а я уже не с ней. Я ушел, Тибо. Ушел.
– У тебя грустный голос, Дэш.
– Усталость часто по телефону принимают за грусть. Но спасибо за беспокойство.
– Мы еще не разошлись. Возвращайся, если хочешь.
– Говорят: «Пути назад нет». Так что я пойду вперед.
Я нажал отбой. Устал и не хотел больше говорить. Во всяком случае, с Тибо. И, да, я чувствовал грусть. И злость. И растерянность. И разочарование. И все это страшно выматывало.
Я продолжил путь. Для двадцать седьмого декабря было довольно тепло, и улицы заполонили гости, приехавшие на Рождество. Мне вспомнилось, где остановилась семья Софии – в гостинице «Бельведер» на Сорок восьмой улице, – и я пошел в том направлении. Сияние огней Таймс-сквер виднелось издалека, и я двигался к его манящему свету. На улицах по-прежнему толклись туристы, но Рождество прошло, и меня они не раздражали. Таймс-сквер всех приводила в восторг, и люди запрокидывали головы, завороженные неоновой красотой. Даже моя усталая душа, видя эту пронзительную радость, оттаивала. А мне бы хотелось иметь черствое сердце. Человеческий сосуд крайне слаб.
Дойдя до гостиницы, я нашел внутренний телефон и попросил соединить меня с номером Софии. После шести гудков включился автоответчик. Я опустил трубку на рычаг и уселся на диванчике в холле. Не для того чтобы ждать – я просто не знал, куда идти. В холле стояли шум и толкотня: одни оживленно делились впечатлениями о городе, другие готовились снова нырнуть в городскую жизнь. Родители тащили за собой уставших детей. Одни парочки обсуждали в укромных уголках, что успели сделать и чего еще не успели, другие держались за руки словно подростки, хотя перестали ими быть лет так пятьдесят назад. Больше не играла рождественская музыка, а значит, с рождественской добротой покончено – да здравствует истинная доброта! А может, все это в моей душе? Все, что я вижу?
Мне захотелось это записать. Захотелось поделиться этим с Лили, даже если Лили была лишь созданным мною образом, моей идеей о том, какой должна быть Лили. Я пошел в гостиничный магазинчик подарков, купил шесть открыток и ручку, а потом снова устроился на диване и излил на бумагу свои мысли и чувства. Не обращаясь ни к Лили, ни к кому-то другому. Просто дав волю словам, которые текли из меня будто вода. Или кровь.
Открытка № 1: Привет из Нью-Йорка!
Я здесь вырос и порой задумываюсь о том, каким бы увидел этот город, будучи гостем. Разочаровался бы в нем? Мне всегда казалось, что Нью-Йорк оправдывает свою репутацию. Его здания такие же высокие, какими всем представляются. Огни такие же яркие. И каждый городской уголок славится какой-то историей. И все же здесь можно испытать настоящий шок. От осознания того, что ты – такая же ходячая история, бродящая среди миллионов других. Что тебе темно, хотя вокруг полно огней. Что душу манят не высоченные здания, а звезды.
Открытка № 2: Я – малышка с Бродвея!
Почему нам намного легче говорить с незнакомцем? Почему, чтобы почувствовать близость, нужно быть чужими друг другу? Если бы я написал вверху открытки «дорогая София», или «дорогой Бумер», или «дорогая бабушка Лили», разве это не изменило бы смысла последующих слов? Разумеется, изменило бы. Меня мучает вот какой вопрос. Когда я обращаюсь к Лили, не обращаюсь ли я к самому себе? Нет, я знаю, что все не так просто. Но в то же время не так уж и сложно.
Открытка № 3: Статуя Свободы
«О тебе я пою»
[26]. Какая красивая фраза.
– Дэш?
Я поднял взгляд и увидел Софию с программкой к спектаклю «Гедда Габлер».
– Привет, София. Как тесен мир!
– Дэш.
– Я хотел сказать, что был бы счастлив, если бы мы сейчас остались в этом мире вдвоем. Без всяких намеков. В чисто разговорном смысле.
