Я все еще не знал, где искать Дом Щелкунчика. Однако, когда поезд остановился на нужной мне станции, мне в голову пришла идея. Большая часть пассажиров вышли из вагона вместе со мной и пошли в одном направлении: семьи, держащиеся за руки парочки, пожилые люди – они все словно совершали паломничество. Я последовал за ними.
В воздухе чувствовалось что-то странное, словно гудение электричества, как на Таймс-сквер. Вот только мы были очень далеко от Таймс-сквер, и я дивился этому, пока не увидел освещенные огнями дома – один ярче другого. Это была феерия света. Район явно оформляли не какие-то там рождественские дилетанты, а настоящие профессионалы по световому убранству домов и газонов. Каждый дом, куда ни кинь взгляд, сиял огнями всех цветов и оттенков. Везде сверкали очертания Санты, оленей и саней. А под рождественскими огнями стояли коробки с лентами, плюшевыми медвежатами и большими куклами. Если бы Иосиф с Марией так осветили ясли, то их бы увидели даже в Риме.
Я взирал на все это со смешанными чувствами. С одной стороны, я видел обалденное злоупотребление энергоресурсами и свидетельство страшной расточительности, на которые вдохновляет американское Рождество. С другой стороны, озаренный огнями район создавал ощущение праздника и всеобщего объединения. Мне живо представилось, как все жители этого района в один и тот же день украшают свои дома, а потом устраивают вечеринку. Идущих рядом со мной по улице детей зачаровывала эта магия света и красок. Разговоров вокруг было не меньше, чем огней. Меня они не касались, но мне нравилось быть частью радостного оживления.
Найти Дом Щелкунчика оказалось не сложно: солдатики-часовые были ростом не меньше пятнадцати футов, Мышиный король угрожал сорвать празднество, а Клара танцевала в ночи. В поисках записки я скользнул взглядом по руке Клары, а потом – по сверкающим у елки подаркам. Однако записку я нашел на земле, в подсвеченном огнями искусственном грецком орехе размером с баскетбольный мяч. В приоткрытые створки его скорлупы как раз можно было запустить руку.
Найденная мной записка была короткой и ясной.
«Расскажи, что видишь».
Я присел на бордюр и написал Лили о своих противоречивых чувствах, о страшном транжирстве и всеобщей радости. Затем написал ей о том, что предпочел бы тихий и спокойный уголок возле переполненной книжной полки царящему на этой улице буйству энергии. Нет, я не против всего этого, просто каждому – свое. Я признался, что рад окончанию Рождества, и объяснил почему. Потом внимательно осмотрел улицу, стараясь вобрать взглядом все-все, чтобы рассказать об увиденном Лили. Рядом зевал трехлетний малыш, счастливый, но подуставший. Пожилая пара, ехавшая со мной в одном вагоне, закончила обход квартала. Мне представилось, что они приходят сюда из года в год и видят не только дома из настоящего, но и из прошлого. Представилось, что каждое их предложение начинается с фразы: «А помнишь то время, когда…»
Потом я написал Лили о том, чего не вижу. А именно – ее.
«Возможно, ты стоишь сейчас в нескольких футах от меня, рядом с танцующим партнером Клары, или фотографируешь на другой стороне улицы готовящегося сорваться с места Рудольфа. Возможно, я сидел возле тебя в вагоне метро или задел тебя плечом, проходя через соседний турникет. Однако ты в любом случае здесь, даже если не присутствуешь рядом, поскольку эти слова – для тебя, и без тебя бы их не было. Эта записная книжка – странный инструмент: музыканту, играющему на ней, неизвестна мелодия, пока она не прозвучит.
Ты хочешь узнать, как меня зовут, но если я назову тебе свое имя, даже без фамилии, ты все равно сможешь найти в интернете информацию обо мне – неточную и неполную. (Другое дело, если бы меня звали Джоном или Майклом.) Ты можешь поклясться, что не сделаешь этого, но соблазн никуда не денется, поэтому я лучше пока промолчу. Мне не хотелось бы, чтобы на твое мнение обо мне что-то повлияло. Надеюсь, ты не в обиде.
Следующее твое задание в нашем списке того, что нужно (или не нужно) делать, лучше выполнить сегодняшним вечером. Время поджимает, так как в этом клубе (я дал Лили адрес), меняющем названия чуть ли не каждый месяц, скоро начнется вечеринка на всю ночь. Тема вечеринки соответствует сезону и посвящена седьмой ночи Хануки. На разогреве будет еврейская группа («Иезекииль»? «Ариэль»?), а где-то с двух утра зажжет гейская танцевальная дэнс-поп/инди/панк группа «Глупый раввин». В перерыве между выступлениями этих групп ищи надпись на стене уборной».
Ночные вечеринки, вообще-то, не мое, поэтому нужно было сделать пару звонков, чтобы план сработал. Я сунул записную книжку в грецкий орех и достал из рюкзака куклу Буку.
– Присмотришь? – спросил я ее и оставил там же.
Глава 8
Лили
25 декабря
В это Рождество я решила сделать себе подарок. Решила весь день общаться только с животными (настоящими и игрушечными) и Букой из записной книжки – если та вернется ко мне, – а разговоров с людьми (пусть даже это родители или брат) по возможности избегать.
Когда я научилась читать и писать, родители вручили мне доску для записей, которую я с тех пор всегда держу в своей комнате. Мысль состояла в том, чтобы я, Лили, в трудные для себя моменты вместо того, чтобы давать волю жуткой Визгле, изливала свои чувства на доску. Таким образом, она служила чем-то вроде терапевтического инструмента.
Так вот, когда этим рождественским утром родители позвонили мне по видеочату, я уже сидела наготове с доской. Я еле узнала их на экране компьютера. Предатели выглядели такими здоровыми, загорелыми и отдохнувшими! Не по-рождественски вообще!
– Счастливого Рождества, милая! – поздравила меня мама. Она сидела на террасе бунгало, или как там эти домики называются, и за ее спиной плескался океан. За эту неделю мама сбросила лет десять.
Рядом с ней, закрыв мне вид на океан, появилось сияющее лицо папы.
– Счастливого Рождества, родная! – сказал он.
Я написала ответ на доске и развернула ее к экрану:
«Вам тоже счастливого Рождества!»
Родители, увидев доску, нахмурились.
– О-о, – отреагировала мама.
– О-о, – вторил ей папа. – Медвежонок Лили сегодня не в настроении? И это несмотря на то, что мы готовили тебя морально к нашей поездке с прошлого Рождества, и ты уверила нас, что это Рождество без проблем проведешь самостоятельно?
Я стерла написанное на доске и заменила поздравление словами:
«Лэнгстон рассказал мне о частной школе».
Они поменялись в лицах.
– Позови брата! – потребовала мама.
«Он простыл. Сейчас спит», – написала я.
– Какая у него температура? – спросил папа.
«38.3»
Раздражение на лице мамы сменилось беспокойством.
– Бедняжка. И это в Рождество. Да еще и без подарков, которые мы договорились открыть в Новый год. Теперь тебе совсем грустно, да?
