А если бы моя ложь маме о том, что я с папой, была правдой? Если бы я сейчас был с отцом и Лизой на каком-нибудь йога-курорте в Калифорнии? Мне представилось, как я сижу по-турецки с открытой на коленях книгой, пока остальные изображают из себя распластанных страусов. Я уже разок поотдыхал с отцом и его пассией за два-три года их совместного проживания. В так называемом «спа-курорте», где застукал их целующимися с грязевыми масками на лице. Мне этого зрелища хватило на всю жизнь. А то и на все последующие.
Мы с мамой нарядили елку перед их с Джованни отъездом. Пусть я и не любил Рождество, но каждый год получал удовольствие, развешивая по веткам наши своеобразные елочные украшения. Я ничего не говорил маме, но она словно знала, что Джованни в этом нашем маленьком ритуале места нет. Мы наряжали елку вдвоем, только я и она. Вешали на нее кресло-качалку размером с ладонь, которую прабабушка сделала для маминого кукольного домика, затем – мою старенькую детскую молчалку с изображением выглядывающей из леса мордочки льва. Каждый год мы добавляли что-то новое, и в этом году я вызвал у мамы смех, притащив одну из своих самых ценных детских вещей – мини-бутылочку виски, которую она осушила в самолете перед встречей с моими бабушкой и дедушкой со стороны отца, и которую потрясенный я запрятал в своих вещах на весь отдых.
Это забавная история, и мне захотелось рассказать ее Лили – едва знакомой мне девушке.
Но я не тронул записную книжку. Пора было застегнуть рубашку, обуться и направить стопы в таинственный Дайкер-Хайтс. Однако в этот канун Рождества моим подарком самому себе был уход от мира. Я не включал телевизор. Не звонил друзьям. Не просматривал почту. Даже в окно не выглядывал. Я наслаждался одиночеством. Если Лили хотелось верить, что в мире есть тот, кто существует только для нее, мне хотелось верить в то, что я сам могу быть для себя этим человеком. Мне хотелось быть самодостаточным.
Я приготовил ужин. Неспешно посмаковал его. Достал книгу «Фрэнни и Зуи» и вновь насладился обществом ее героев. Затем я станцевал танго с книжным шкафом, снова и снова ныряя в него за своими книжными драгоценностями: стихотворением Мэри Хоу, «Рассказами Джона Чивера», «Эссе Элвина Брукса Уайта», «Лебединой трубой» (из которой прочел отрывок). Потом я прошел в мамину комнату и просмотрел ее книги в поисках загнутых страниц. Она всегда так помечала любимые места, и, открывая ее книги, я каждый раз пытался понять, какое же предложение ее впечатлило. В биографии Дж. Р. Морингера «Барная стойка» ей на двести второй странице понравилась цитата Логана Пирсолла Смита: «Неуемное стремление к недостижимому совершенству, даже если оно заключается всего лишь в звуках, извлекаемых из старенького пианино, придает смысл нашей жизни на этой бренной земле»? Или идущая несколькими строчками ниже простая фраза: «Одиночество не зависит от того, есть ли кто-то рядом с тобой или нет»? А в книге Ричарда Йейтса «Дорога перемен» маме пришлась по душе цитата: «Он любовался изящной стариной зданий и тем, как ночью мягкий свет уличных фонарей подсвечивал зелень деревьев»? Или: «От этого места веяло ощущением недосягаемой мудрости, невыразимой благодатью, словно поджидающей тебя за углом, но он так и брел печально по бесчисленным сумрачным улицам, и все те, кто знал, как жить дальше, держали этот сокровенный секрет при себе»? А на восемьдесят второй странице «Собрания» Энн Энрайт ей приглянулась фраза: «Но не только секс – незабываемый секс – заставляет меня думать, что даже сейчас, семнадцать лет спустя, я все еще люблю Майкла Вайса из Бруклина. А то, что он отказался обладать мной, как бы сильно я ни пыталась ему принадлежать. Он сблизился со мной, но не завладел мной, остановившись на полпути»? Или: «Думаю, теперь я готова. Готова к сближению»? Я часами листал книги мамы. Не произнося ни слова, но и не ощущая тишины. Меня переполняли звуки моей собственной жизни – внутренней жизни, – и этого было достаточно.
У меня действительно был праздник, но только он не имел ничего общего с Иисусом, календарем или тем, чем занимались в это время все остальные.
Перед сном, я, как обычно, достал (к сожалению, сокращенный) словарь и попытался найти красивое причудливое слово.
Лелеющий (действ. прич. наст. вр. от лелеять)
1. тот, кто заботливо ухаживает за кем-либо, ласкает, нежит, холит
2. тот, кто хранит в душе, постоянно мысленно обращается к чему-либо хорошему, приятному
Лелеющий, повторял я, убаюкивая себя. И уже проваливаясь в сон, осознал, что, открыв книгу в случайном месте, лишь на пару страниц промазал мимо слова «лилия».
* * *
Я не оставил молока или печенья для Санты. У нас нет дымохода. Нет даже камина. Не составил списка желаемых подарков и перечня своих добрых дел. И все же, проснувшись на следующий день около полудня, нашел под елкой подарки от мамы.
Я развернул их один за другим прямо под рождественским деревом – знал, что ей бы это понравилось. Эти десять минут у меня щемило сердце, хотелось бы сейчас тоже вручить ей подарки. Никаких сюрпризов под подарочной бумагой меня не ждало. Мама купила несколько книг, которые я просил, пару гаджетов – для разнообразия и вполне приличный на вид синий свитер.
– Спасибо, мама, – поблагодарил я ее вслух. Звонить ей было еще рано – другой часовой пояс.
После чего сразу погрузился в одну из книг и оторвался от нее, только когда зазвонил телефон.
– Дэшил? – спросил отец. Как будто моим голосом в маминой квартире мог ответить кто-то другой.
– Да, пап.
– Мы с Лизой хотим пожелать тебе счастливого Рождества.
– Спасибо. И вам того же.
Неловкая пауза.
Сильно затянувшаяся неловкая пауза.
– Надеюсь, мама не создает тебе никаких проблем.
О, как же я обожаю, когда ты заводишь эту пластинку!
– Она сказала, что если я очищу камин от золы, то смогу помочь сестрам собраться на бал.
– Сегодня Рождество, Дэшил. Не оставишь сарказм на потом?
– Счастливого Рождества, пап. И спасибо за подарки.
– Какие подарки?
– Оу… они все были от мамы?
– Дэшил…
– Мне пора. Горят имбирные человечки.
– Подожди… Лиза тоже хочет пожелать тебе счастливого Рождества.
– У меня пожар тут, дымища. Я должен бежать!
– Что ж, с праздником тебя.
– Да, пап, тебя тоже.
Наверное, зря я ответил на звонок. Но мне хотелось поскорее покончить с этим, и теперь с этим было… покончено. Я уже было направился за записной книжкой, но остановился. Не хотелось обременять Лили тем, что сейчас чувствовал. Это будет нечестно с моей стороны, ведь ни я, ни она не можем изменить случившегося.
Было всего пять часов, но на улице уже стемнело. Пришло время идти в Дайкер-Хайтс. Поездка на поезде по маршруту «Ди» вышла долгой – никогда так далеко не уезжал. После оголтелых толп, всю неделю заполонявших улицы, в Рождество город опустел. Работали лишь банкоматы, церкви, китайские рестораны и кинотеатры. Все остальные здания, казалось, дремали, погрузившись во тьму. Даже метро пустовало: всего несколько человек на платформе, да кучка пассажиров в поезде. Между тем о Рождестве напоминали многие вещи. Восторженные малышки в платьях и малыши в неудобных костюмах. Доброта, а не враждебность во взглядах прохожих. Отсутствие туристов. Приглушенные разговоры. Всю дорогу от Манхэттена до Бруклина я читал книгу. Но потом, когда поезд вынырнул из-под земли на поверхность, придвинулся к окну, чтобы смотреть на дома, мимо которых мы проезжали.
