Ее здесь нет.
И никогда не было.
Услышав, что подъехала машина Кимберли, я отнимаю руки от лица. Автомобиль останавливается прямо передо мной. На переднем пассажирском месте сидит Сэм, на его лице я вижу тревогу.
Стоило мне только позвонить, друзья сразу же приехали, как поступали всегда.
Они выходят из машины и помогают мне встать с обочины, осторожно усаживают меня на переднее сиденье, потому что я слишком устал и не могу справиться самостоятельно.
Мы сидим в машине и молчим, Сэм не поднимает глаз, его руки покоятся на центральной консоли.
Чувствую себя полным дураком.
– Ты был прав. Зря я тебя не послушал.
Сэм грустно качает головой и тяжело вздыхает.
– Зря я не поехал с тобой.
– Нет, – убито говорю я. – Ты знал, что Марли здесь не будет.
– Именно поэтому мне следовало быть здесь, – восклицает Сэм, явно сердясь на себя, хотя во всём виноват я один.
– Ну, сейчас-то ты здесь, – бормочу я надтреснутым голосом. Тянусь к руке Кимберли, но она мягко отталкивает мою руку и крепко, до хруста в костях, меня обнимает.
Даже с одной здоровой рукой она сильнее большинства парней из футбольной команды.
– Не знаю, что бы я без вас делал, ребята, – говорю я, поверх плеча Ким глядя в глаза Сэму.
Он перегибается через сиденье и обнимает нас обоих, у всех нас по щекам текут слезы.
Наконец мы отодвигаемся друг от друга, я вытираю глаза и заставляю себя встряхнуться.
– Простите меня за это.
Кимберли печально улыбается, берет меня за руку и крепко сжимает мою ладонь.
– Мне жаль, что ты потерял свою Марли, – искренне говорит она. – Я знаю, как ты относишься к любви, Кайл, и если ты любишь Марли так сильно, то…
– Я в полной заднице, – заканчиваю я вместо нее, и мы втроем хохочем сквозь слезы.
Потом мой смех обрывается, и я просто рыдаю.
Потому что Марли ненастоящая.
Глава 35
На следующее утро доктор Бенефилд проверяет капельницу, пока моя мама стоит в углу палаты, скрестив руки на груди. Обе делают вид, что мой ночной побег оставил их равнодушными, хотя невооруженным глазом видно: они пребывают в состоянии тихого бешенства. Врач проверяет мою ногу, светит мне в глаза фонариком и наконец тяжко вздыхает.
– Вы еще раз совершили очень, очень глупый поступок. Вы могли снова серьезно травмировать ногу, – изрекает она и ставит капельницу с обезболивающим, явно недовольная тем, что приходится опять назначать мне этот препарат.
– Мне это не нужно, – заявляю я.
Доктор Бенефилд замирает и строго глядит на меня.
– Кайл, это просто лекарство, – вмешивается мама. – Ночью ты так страдал от боли, что едва мог говорить.
Я игнорирую ее замечание и смотрю на доктора Бенефилд.
– Уверены? – спрашивает она, выгибая бровь. – Вы никого здесь не впечатлите, разыгрывая из себя героя. Хотя, возможно, боль убережет вас от дальнейших необдуманных поступков.
Пытаюсь улыбнуться ей в ответ, но улыбка выходит безрадостной.
– Хватит с меня погони за бесплотной мечтой.
Врач слегка пожимает мне руку.
– Значит, больше никакой боли?
Я качаю головой.
– Физическую боль я стерплю.
– Хорошо. – Доктор Бенефилд указывает на кнопку вызова. – Если передумаете, просто…
– Я не передумаю, – перебиваю я ее. После целого года пребывания во сне пора наконец попробовать на вкус настоящую жизнь.
Врач кивает, несколько секунд пристально рассматривает мое лицо, потом уходит. Я поворачиваюсь на другой бок, отворачиваясь от мамы, и меня охватывает привычное чувство потери. На память приходят дни, проведенные с Марли, которые прежде казались незначительными, вроде Зимнего фестиваля или празднования Хеллоуина. Мелкие, несущественные моменты, которые я принимал как должное. Мы вместе кормили уток попкорном, я наблюдал, как Марли составляла букеты, мы с Марли выгуливали Джорджию – раньше мне казалось, что у нас впереди еще множество подобных мгновений.
Ничего этого не было.
На следующий день я наконец нахожу в себе силы встать с постели и встретиться с миром лицом к лицу. Мама катит мое кресло-каталку по больничному двору мимо фонтана, солнечные блики искрятся в водных струях.
– Пойду, куплю перекусить. Я быстро, – говорит она, кивая на открытое кафе, примостившееся в противоположном конце двора. – Хочешь чего-нибудь?
Качаю головой и слабо улыбаюсь маме.
– Я не сбегу, не волнуйся.
Мама похлопывает меня по плечу и уходит по дорожке, быстро скрываясь из виду.
Оборачиваюсь и смотрю на вишневые деревья, жимолость, желтые и розовые цветы – они растут вдоль дорожки, и она вся усыпана их лепестками.
Марли никогда не существовала, но всё вокруг напоминает мне о ней.
Ну как тут не свихнуться?
Замечаю Сэма: он идет ко мне, сунув руки в карманы, топча розовые и желтые лепестки – не специально, конечно, просто он не обращает на них внимания.
– Как ты? – спрашивает он, подходя ближе.
Киваю и отвожу взгляд от растоптанных лепестков.
– Нормально. А ты?
Он кивает, садится на скамью рядом со мной, и некоторое время мы молчим. Наконец Сэм говорит:
– Кимберли хочет зайти попозже, если ты не против компании.
– Ты придешь с ней? – спрашиваю я, подталкивая его локтем. – В смысле, составишь ей компанию?
Сэм ерзает на скамье, потирает шею ладонью.
– Знаешь, старик, здесь, в отличие от твоего коматозного мира, прошло не так много времени. – Он слабо улыбается. – Нужно подождать, посмотреть, как пойдут дела. Поглядим, какая будет обстановка, когда осенью Ким вернется домой на каникулы. Так что пока попридержи коней.
– То есть ты не отказываешься. – Я улыбаюсь от уха до уха.
Сэм фыркает.
– Ты прав. Я не отказываюсь. – Он пристально смотрит мне в глаза. – А что насчет тебя? Что будешь делать дальше?
Глубоко вздыхаю, смотрю вверх, на вишневые деревья, на блики солнечного света, играющие в ветвях, и отвечаю:
– Понятия не имею.
Наблюдаю, как, медленно кружась, падают на землю лепестки. Встречаюсь взглядом с мамой: она возвращается из кафе, в одной руке у нее стаканчик кофе, а в другой – итальянское печенье с орехами.
Меня захлестывает волна горечи, и я стараюсь не утонуть в ней, не пойти на дно.
Один раз я уже сумел начать всё с начала, и это было чертовски трудно. Сейчас мне в миллион раз тяжелее. Теперь я понимаю, что имел в виду Сэм в тот день во время тренировки.
