Понимаю, что это Ким, но не открываю глаза, представляя, что рядом со мной Марли.
– Я знаю, ты проснулся, – говорит Кимберли, тыкая меня пальцем в бок.
Ее острый ноготь вонзается мне прямо в выпирающее ребро – побочный эффект вынужденного пребывания на жидкой диете во время комы.
Вздыхаю.
– Мне постоянно это говорят.
В дверь стучат, мы быстро поворачиваем головы и видим, что в дверном проеме возвышается Сэм.
– Привет, – говорит Кимберли, не убирая рук с моих плеч. Меня почему-то охватывает чувство вины. К сожалению, больничная кровать довольно узкая, если я пошевелюсь, то шлепнусь на пол.
– Ага, – отвечает Сэм, переводя взгляд с меня на Кимберли. Смущенно кашляет. – Ладно. Хорошо. Я, наверное…
Он умолкает, разворачивается на сто восемьдесят градусов и уходит по коридору. Мы глядим ему вслед, слушаем, как стихают вдали его шаги.
Я думаю о тюльпанах.
– Что с ним такое? – озадаченно спрашивает Кимберли.
– Тебе… лучше пойти за ним, – говорю я, внимательно наблюдая за ней.
Она поворачивается ко мне.
– Почему?
– Думаю, ты знаешь почему.
Выйдя из комы, я постоянно чувствовал себя не в своей тарелке, но эта часть мира снов и реального мира полностью совпадают.
Сажусь, с силой провожу ладонью по лицу; я начал лучше понимать взаимоотношения между нами тремя с тех пор, как очнулся от пребывания в другом мире – ведь я целый год был вынужден цепляться за жизнь без Кимберли. Не хочу снова ее потерять, только не так. Но и тянуть ее назад тоже не хочу.
Больше я не буду так поступать.
Если Сэм для Кимберли всё равно что Марли для меня, то он настоящий и он здесь. Сэм понимает Ким, когда та злится и грустит, именно рядом с ним она может быть самой собой.
– Думаешь, люди должны любой ценой сглаживать острые углы и довольствоваться тем, что у них есть? – спрашиваю я. – Даже если на самом деле им хочется чего-то другого?
Кимберли тяжело вздыхает, рывком спускает ноги с кровати, встает и принимается расхаживать взад-вперед по палате. Я наблюдаю, как она собирает волосы в растрепанный пучок, вся подбирается, готовясь продолжить наш спор.
– Я никогда не говорила, что довольствуюсь тем, что есть. Извини за ту мою вспышку незадолго до аварии…
– Я не жалею о том нашем разговоре, – перебиваю я ее.
Ким останавливается и смотрит на меня.
– Пока я считал тебя погибшей, мне в голову постоянно приходили твои последние слова. Я проигрывал их в памяти снова и снова.
– Кайл, послушай. Я…
– Позволь мне закончить. Мне нужно это сказать, ладно?
Кимберли кивает, не глядя нащупывает у себя за спиной кресло и садится.
– Тем вечером я был не готов тебя слушать, потому что… боялся, что ты права. – Поднимаю на нее взгляд и вижу, что ее глаза округлились от изумления. Ким определенно не ожидала от меня такого откровения, но я уже не тот Кайл, каким был прежде. – Обернувшись, не увидеть тебя… Мне казалось, что невозможно придумать кошмара ужаснее. Обернуться, заранее зная, что тебя больше нигде нет? – Хрипло перевожу дух, вспоминая, как мне было больно в первое время после аварии. Целый год я провел, думая, что моя девушка погибла. – Проклятье, Ким. Та авария перевернула мой мир.
Кимберли ничего не говорит, только крепко сжимает деревянные ручки кресла.
– До сих пор помню те твои слова. Я наконец-то прислушался к ним и начал жить самостоятельно, узнал, кто я и кем хочу стать, – продолжаю я, думая о Марли. О работе в «Таймс». О курсах журналистики. – Я понял, кто я такой без тебя.
Кимберли хранит потрясенное молчание – раньше такого не случалось. Я продолжаю: наконец-то у меня получилось произнести слова, которые давно следовало сказать и которые я до сего момента не мог подыскать.
– Мы довольствуемся тем, что у нас есть, Ким. Мы с тобой. И мы несчастны.
Она приоткрывает рот – раз, другой. Силится что-то ответить, потом, всё-таки говорит:
– Кто ты такой и что сделал с Кайлом Лафферти?
– Ах, тот парень? – Я скромно улыбаюсь. – Он был избалованным эгоистом, поэтому я пнул его под зад и выбросил из своей жизни. Затем я повзрослел или… взрослею. – Кимберли вытирает слезы, текущие по щекам. – Ну, я очень стараюсь, – признаюсь я.
Она встает, глядит на меня неуверенно, не зная, как мы теперь будем друг к другу относиться.
Протягиваю ей руку.
– Иди сюда. – Ким поспешно меня обнимает, и я похлопываю ее по спине, а ее слезы капают мне на рубашку. – Ты моя лучшая подруга, Ким, и я хочу, чтобы ты была счастлива. В Беркли. Иди и занимайся тем, что тебе нравится. Найди человека, которого полюбишь, без которого не сможешь жить. Он где-то там, в огромном мире.
Человек, без которого я не могу жить. Думаю о Марли, о том, как держал весь мир в ладонях. Теперь мой мир у меня отняли.
– Да, верно. – Ким шмыгает носом, смеется сквозь слезы и отстраняется. Быстро достает бумажную салфетку и сморкается.
– Черт возьми, сходи на свидание с Сэмом…
Едва эти слова срываются с моих губ, как Ким с размаху шлепает меня по плечу здоровой рукой.
– Болван! – восклицает она с таким видом, будто я только что ляпнул несусветную глупость.
Отшатываюсь, хватаюсь за поручень кровати и улыбаюсь Кимберли. Не так уж я и неправ. В ее глазах я вижу сомнение, размышление, возможность.
– Больше никогда не довольствуйся тем, что есть, ладно? – говорю я, садясь ровно. – Никогда. И я тоже не буду.
Кимберли согласно кивает, и мы пожимаем друг другу руки.
– Договорились.
Когда ее ладонь выскальзывает из моих пальцев, я делаю глубокий вдох и решительно выдыхаю.
Впервые, с тех пор как очнулся, я чувствую некоторое умиротворение, потому что больше не буду довольствоваться тем, что есть, и топтаться на месте.
Я не сдамся и обязательно найду Марли.
Глава 32
Я снова дома.
Это мой дом, и в то же время не мой. Мир, в котором я живу теперь, всё сильнее и сильнее просачивается в мой мир мечты, стоит мне только закрыть глаза. Странно, даже страшно, как сильно могут измениться сны.
– Кайл.
Следую за голосом, иду по коридору, а его стены рушатся; я отчаянно пытаюсь добраться до Марли. Краска осыпается со стен, и оказывается, это стены больничной палаты: вот большое окно, вот телевизор в углу.
Я наконец нахожу Марли, она сидит за столом в кухне. Я ее вижу… но едва-едва.
Щурюсь, напрягаю зрение, но цвета такие тусклые.
