Нужно было сказать что-то другое? Я столько времени провел, обдумывая, что сказал бы Ким, если бы увидел ее снова, и в итоге всё испортил, потому что зациклился на потере Марли.
Чувствую себя так, словно в моем мозгу просто нет места ни для чего другого. Каждый уголок моего разума заполнен различными предположениями, местами, в которых могла бы находиться Марли, объяснениями и воспоминаниями.
Засовываю руку в принесенную мамой сумку, достаю обтянутую синим бархатом коробочку, уцелевшую во время аварии, открываю ее и смотрю на браслет с подвесками. Теперь украшение выглядит в моих глазах совершенно иначе. Я помню, как часами им любовался, думал, что с его помощью напомню Кимберли о том, что у нас есть.
Теперь я даже не представляю, как объяснить ей свой нынешний взгляд на вещи. Особенно учитывая, что я обдумывал и переосмыслял свою прошлую жизнь целый год, а для Ким прошло совсем немного времени.
Целый год. У меня был целый год, чтобы смириться со своей потерей, исцелиться. Я жил совершенно другой, новой жизнью и теперь не знаю, как в нее вернуться. Как найти Марли. Найти нашу общую счастливую жизнь.
Все вокруг говорят, будто именно нынешняя жизнь настоящая, но как это может быть правдой, если в этой жизни нет Марли?
Вздыхаю с облегчением, когда медсестра вкатывает в палату кресло-каталку, чтобы отвезти меня на первую физиотерапию; за несколько секунд до этого мама прислала сообщение: она вернется завтра утром, и у нас будет шикарный завтрак в кафетерии. Смотрю на свой телефон, пока медсестра помогает мне пересесть в кресло, ее длинные каштановые волосы так живо напоминают мне Марли, что приходится зажмуриться.
Расстроенный, не отвечаю на сообщение мамы и засовываю телефон в карман. Прямо сейчас я не могу ни с кем говорить.
Хотя, возможно, я зря испытывал облегчение, отправляясь на физиотерапию: следующие полчаса становятся для меня настоящим испытанием и наглядно показывают, каким беспомощным и слабым может стать человек, получивший перелом бедра и проведший восемь недель в коме. Мне тяжело выполнять упражнения даже сидя в кресле, хотя нужно просто поднимать ноги и делать растяжку.
В моем нынешнем состоянии даже толстый пенсионер из класса аэробики в доме престарелых даст мне сто очков вперед.
Я, конечно, понимал, что восстановление потребует много сил, но на практике всё оказалось намного труднее.
– Вы отлично справляетесь, – говорит Генри, физиотерапевт, его протянутые руки замирают в нескольких дюймах от меня.
Поднимаю глаза: врач ослепительно мне улыбается, вливая в меня лучи поддержки и энергии. Хрюкнув от усилий, стискиваю брус, так что белеют костяшки пальцев, изо всех сил пытаюсь перенести вес своего тела на обе ноги, но даже здоровая нога несколько раз подгибается, так что я снова и снова падаю на руки физиотерапевту.
Просто сломав бедро, я восстановился бы уже несколько недель назад, делая упражнения и совершая пешие прогулки, но для этого я был немного занят, точнее, пребывал в коме.
Нога окончательно подгибается как раз в тот момент, когда в зал входит доктор Бенефилд, катя перед собой пустое кресло-каталку.
– Вы как раз вовремя, доктор, – пыхчу я, откидывая волосы со лба. – Наслаждайтесь шоу.
– На сегодня достаточно, – говорит доктор Бенефилд, пока Генри помогает мне отлепиться от спортивных брусьев и перебраться в кресло. Пот льет с меня ручьем.
Доктор Бенефилд вывозит меня из зала физиотерапии в коридор. Я весь мокрый, не могу дождаться той секунды, когда снова окажусь в постели, и это меня ужасает. Не хочу снова быть убогим инвалидом, не способным выйти из дома. Кажется, мне придется опять начинать всё с начала.
Нужно отвлечься.
– Когда вы в последний раз толкали инвалидное кресло? – поддразниваю я доктора Бенефилд, выворачивая шею, чтобы заглянуть ей в лицо. – Разве у вас тут нет специально обученных людей для этой работы?
– Очень смешно, – фыркает врач, качая головой. – Я хотела с вами поговорить.
Она везет меня в мою палату, останавливает кресло-каталку у окна, смотрит на лежащий на кровати айпад. Экран всё еще включен, на нем открыта фотография, сделанная после одного из футбольных матчей: Кимберли, Сэм и я улыбаемся в камеру, обняв друг друга за плечи.
– Не возражаете, если я суну нос не в свое дело? – спрашивает доктор Бенефилд, беря айпад в руки.
Пожимаю плечами, взмахиваю рукой, мол, валяйте.
Врач пролистывает фотографии, которые я просматривал ночью и утром.
– Освежаете в памяти старые воспоминания? – спрашивает она.
Качаю головой.
– Ищу Марли.
Я увеличивал фотографии и рассматривал всех попавших в кадр людей, каждого зрителя на трибунах, каждого прохожего, но Марли не нашел.
– Вы сказали, что мой мозг переосмысливал то, что я когда-либо видел, так что я подумал, что, наверное, где-то видел Марли.
Доктор Бенефилд нажимает кнопку, и экран гаснет. Она кладет айпад на мою прикроватную тумбочку.
– Что-нибудь нашли?
– Я ее не выдумал. – Игнорирую вопрос доктора, лихорадочно придумываю, как мне ее убедить. Как заставить мне помочь. – Клянусь.
– Именно об этом я и хотела с вами поговорить. – Доктор Бенефилд делает шаг ко мне. – Я попросила кое-кого…
Раздается стук в дверь, и в палату заглядывает какой-то незнакомый мне врач. Доктор Бенефилд машет ему рукой, приглашая войти.
– Кайл, это доктор Ронсон, психиатр.
Мои надежды идут ко дну.
– Значит, вы всё-таки считаете меня сумасшедшим?
Доктор Бенефилд наклоняется и смотрит мне в глаза.
– Я считаю, что вам грустно, – говорит она. – Вы через многое прошли.
Ну да, еще как грустно. Я потерял год жизни. Целый год и целую новую жизнь, которая только-только началась; более того, я потерял девушку, которую любил больше всех на свете, а окружающие упорно отказываются в это верить.
– Просто расскажите доктору Ронсону всё то, что уже рассказали мне. Хорошо? Он может помочь вам справиться с тем, что вы пережили.
Доктор Бенефилд сочувственно похлопывает меня по руке и уходит, а доктор Ронсон садится на стул у окна.
– Кайл, – начинает он раздражающе бодрым тоном, протягивая мне руку.
Отвечаю на рукопожатие. Это у него слишком крепкая рука, либо я настолько ослаб?
– Итак! – Психиатр поправляет на носу очки, рассматривает меня с прищуром. – Как у вас дела?
Борюсь с желанием возвести глаза к потолку, смотрю в окно, и мы начинаем беседовать. Я раздражен, но отвечаю с готовностью, так что врач быстро входит в курс дела.
Я рассказываю ему всю нашу с Марли историю, которой уже поделился с Сэмом и доктором Бенефилд. Выкладываю всё, от начала до конца.
