Врач хмурится.
– Не понимаю. Когда, по-вашему, вы в последний раз находились в той, другой жизни?
– Вчера.
Она вглядывается в мое лицо.
– Вчера вы были здесь. И позавчера, и на прошлой неделе.
Качаю головой, вспоминаю, как несколько раз приходил сюда, на прием к доктору Бенефилд, как она проверяла мою голову, дабы убедиться, что я не сошел с ума.
– Вы тоже здесь были. Вы меня консультировали.
– Вы довольно часто открывали глаза, – замечает доктор Бенефилд. – Смотрели прямо на меня. Эти сны… Вероятно, вы включили в них меня и других людей. – Она указывает на попискивающий кардиомонитор. – Всё, что вы слышали и видели, могло проникнуть в ваше подсознание и сны. Такое изредка случается с людьми в коме. Ваши синапсы восстанавливались, оживали. Я могу только представить, что вы пережили.
– А как же Марли? – не сдаюсь я.
Доктор Бенефилд отвечает не сразу, а когда снова заговаривает, ее голос звучит тише.
– Ваша жизнь с Марли казалась вам идеальной?
Меня накрывает волна ужаса.
«Да».
У меня была работа, которую я выполнял блестяще. У меня была настоящая жизнь. Рядом со мной была чудесная девушка. Я становился лучше, с каждым днем совершенствовался.
Очевидно, мое молчание – именно тот ответ, которого ждет доктор Бенефилд.
– Кайл, ваша жизнь здесь. – Она слегка сжимает мое плечо. – Ваши друзья, ваша мама приходили в эту палату каждый день, ждали и молились о вашем выздоровлении. Идеальные или нет, но они вас любят.
Осмысливаю ее слова, но я просто оглушен, у меня всё болит, на меня слишком много всего навалилось.
Где же Марли?
Лекарство начинает действовать, и мир вокруг меня замедляется, мои веки тяжелеют.
– А теперь поспите, хорошо? – говорит доктор Бенефилд.
Она гасит свет и уходит, а я отключаюсь.
Глава 28
Когда я снова просыпаюсь, уже ночь.
Слышу стук в дверь, поворачиваю голову и вижу доктора Бенефилд: ее рыжие волосы собраны в хвост, но после длинного дня несколько прядей выбились из прически.
– Как вы себя чувствуете? Вы долго спали, – говорит она, придвигает к кровати стул и опускается на него, устало сложив руки на коленях.
– Вы, наверное, вкололи мне лошадиную дозу снотворного, – отвечаю я.
Она пожимает плечами и кивает.
– Вы страдали от боли.
Я и сейчас страдаю, но не от той боли, которую имеет в виду врач.
Смотрю на висящие на стене часы – уже довольно поздно.
– Вы живете в больнице?
Доктор Бенефилд фыркает.
– Первые несколько месяцев приходится проводить много времени на новой работе.
У меня падает челюсть. И эта женщина делала мне операцию на мозге? Может, я поэтому в таком состоянии?
– Первые несколько месяцев в этой больнице. – Врач усмехается, и я выдыхаю с облегчением. – Я уже много лет копаюсь в чужих мозгах. Вы в надежных руках.
Она кивает на мою ногу: огромный гипс прикрыт простыней.
– Вы хоть представляете, как вам повезло, что вы не травмировались повторно?
Отвожу взгляд и смотрю в окно, не желая вспоминать прошлую ночь.
Кроме того, я уже оправился от этой травмы – в другой жизни, когда рядом была Марли. Безумие какое-то. Почему никто не знает, где она? Кто она?
– Завтра вам снимут гипс, несмотря на ваше маленькое приключение. Хорошие новости, а?
«Хорошие новости»?
Открываю рот, чтобы что-то сказать, но не успеваю: в коридоре раздаются громкие шаги, кто-то быстро приближается к моей палате. Мы с доктором синхронно поворачиваем головы к двери, а в следующую секунду она едва не слетает с петель, и в палату врывается Сэм.
– Братан, ты очнулся! Я же говорил!
Сэм начинает энергично пританцовывать – этот танец он постоянно исполнял во время матчей, если удавалось заработать тачдаун.
На миг я вспоминаю, как Сэм плакал, возлагая синие тюльпаны на могилу Кимберли. Какой разительный контраст. Кроме того… он вообще не должен здесь быть, он же уехал учиться в Калифорнийский университет.
Сэм замечает доктора Бенефилд, перестает подпрыгивать, поспешно выпрямляется и прочищает горло.
– Кхм… э-э-э… Я вернулся.
– Оставайтесь и присмотрите за другом, – отвечает доктор Бенефилд, вставая и окидывая меня строгим взглядом. – Позже мы еще побеседуем. Будут боли – сразу же просите кого-то из медсестер позвать меня, ясно? Не вставайте.
Я киваю, и врач удаляется, тихо прикрыв за собой дверь.
Сэм, крутанувшись волчком, поворачивается ко мне, на его лице написан чистый восторг.
– Чувак, это так…
– Давно ты влюблен в Кимберли? – выпаливаю я.
Единственный способ узнать правду – застать Сэма врасплох. Он таращится на меня, удивленно приоткрыв рот, и я убеждаюсь в своей правоте. Не мог я всё это выдумать. Я так и знал!
Сэм быстро берет себя в руки и глядит на меня скептически, потом указывает на стоящую возле моей кровати капельницу.
– Чем они тебя тут накачали?
Одно мучительно долгое мгновение я смотрю на него, но лучший друг отвечает мне искренним, непонимающим взглядом.
Пытаюсь улыбнуться, указываю на свой лоб.
– Последствия комы. Извини.
Плечи Сэма заметно расслабляются, он плюхается на стул, на котором только что сидела доктор Бенефилд.
– Чувак, ты несколько недель валялся в отключке. С чего вдруг такие мысли? – спрашивает он, пристально глядя на меня.
Медлю с ответом. Скорее всего, Сэм решит, что я спятил, но… я и так словно попал в сумасшедший дом, так какая разница? Я, наверное, сплю. Скоро проснусь и снова буду вместе с Марли.
– Ты мне сам это сказал во время футбольной тренировки. После смерти Кимберли, – говорю я. У Сэма округляются глаза. – Она погибла в аварии. – Сэм открывает рот, хочет что-то сказать, но я продолжаю: – Я очнулся, Сэм, очнулся ровно год назад в этой самой палате, а ты был рядом и молчал, только плакал и…
– Это безумие, Кимберли жива…
– Просто выслушай, – перебиваю я его.
Потом я бросаюсь головой в омут и рассказываю ему всё. Про смерть Кимберли. Про то, как я несколько месяцев лежал на диване, мечтая умереть. Про нашу стычку в парке. Про тюльпаны. Про то, как мы поняли, чем каждый из нас хочет заниматься, как хочет жить. Про то, как осознали, что нельзя жить прошлым.
Больше всего я говорю о девушке в желтом свитере, с которой познакомился на кладбище, о той, что спасла меня. О девушке, которую люблю. Я рассказываю Сэму о Марли. Когда я заканчиваю говорить, Сэм потрясенно смотрит на меня.
