– Кайл, – просто говорит мама, не обращая внимания на мою вспышку. В последнее время она постоянно так делает. – Я лишь хочу сказать, что у тебя впереди целая жизнь. Никогда не знаешь…
– Нет, – перебиваю я ее, отталкиваюсь от стола и встаю. Ножки стула громко скрипят по полу. – Я всё знаю. Ким была для меня единственной, и это я был к ней несправедлив.
С этими словами я стремительно ухожу вниз, в подвал, а в голове у меня выкристаллизовывается решение.
Если я не могу ходить на кладбище только ради Ким, мне вообще больше не нужно туда ходить.
Следует перестать видеться с Марли.
Глава 11
Неделю спустя я направляюсь на кладбище – сказать Марли, что больше не могу с ней видеться; теплый осенний денек ведет меня по извилистым дорожкам парка, а я высматриваю Марли среди деревьев, за каждым поворотом.
Вероятно, она подумает, что я очень странный тип, раз явился к ней лишь затем, чтобы сказать, что отныне буду ее игнорировать. В смысле, что я вообще ей скажу?
«Эй, если в следующий раз столкнешься со мной возле могилы моей мертвой девушки, не жди, что я стану с тобой здороваться».
Возвожу глаза к небу. Хотя чего уж там: примерно это я и собираюсь сказать Марли, ибо считаю, что обязан поступить так ради памяти Кимберли.
Мои мысли плавно переходят на ссору с мамой, случившуюся на прошлой неделе, и на сердце ложится тяжелый ком из разочарования и чувства вины.
В последнее время мама твердила одно и то же, как заезженная пластинка. «Ты должен двигаться вперед. Перестань жить прошлым».
Я пытался поговорить об этом с Сэмом во время утренних пробежек-прогулок, на которые мы теперь выходим каждую пятницу, но всё бесполезно. Сэм говорит, что я не живу прошлым, а просто храню память о Кимберли. И мама, и Сэм постоянно говорят, что мне надо делать и что мне следует исцелиться, но не дают никаких конкретных советов, как этого достичь.
Делаю глубокий вдох, стараясь избавиться от ощущения, что загнан в ловушку, застрял где-то между Ким, Сэмом и мамой, не в силах пересечь стартовую черту.
Краем глаза замечаю рубашку в желтую и белую полоску: полосы настолько тонкие, что сливаются, и на первый взгляд рубашка кажется просто светло-желтой.
Марли.
Она стоит возле большого вишневого дерева, ее длинные волосы слегка колышутся на ветру, танцуют вокруг плеч и узкой спины.
Я смотрю, как она осторожно тянется и срывает с дерева веточку; что-то в ее движениях кажется мне знакомым, хотя я едва ее знаю. Марли нюхает россыпь маленьких розовых цветов, распустившихся на конце веточки, на ее лице отражается глубокая задумчивость.
Гадаю, что она делает, потом напоминаю себе, зачем я здесь. Возможно, стоит оставить всё на волю случая. Марли еще не заметила меня. Поворачиваюсь, чтобы уйти.
– Ты решил больше со мной не видеться, – раздается голос у меня за спиной. Оборачиваюсь и вижу, что Марли пристально на меня смотрит, выражение глубокой задумчивости исчезло с ее лица.
Молчу. Как она?… А впрочем, неважно.
Опускаю глаза, смотрю на веточку вишневого дерева в руках девушки, предпочитая не отвечать на ее вопрос.
– Что означают эти цветы?
– А чего хотелось бы тебе? Какое значение ты ждешь? – спрашивает она, вертя веточку в руках.
Такой поворот беседы застает меня врасплох. Марли первый человек за долгое время, который спрашивает меня о чем-то подобном.
«Новое начало». Я едва успеваю удержать в себе эти слова, не дать им сорваться с языка, но ответ внезапно возникает прямо передо мной. Мне хочется найти путь вперед, двигаясь по которому я буду знать, что поступаю правильно. Вслух я говорю:
– Не… не знаю.
На этом следовало бы свернуть разговор и попрощаться.
Вот только я не могу. По глазам видно, что Марли не купилась на мою жалкую отговорку. Ее взгляд приковывает меня к месту, зелень в ее глазах того же цвета, что трава, растущая на берегу пруда. На любимом берегу Марли.
– Я хочу… – начинаю я, глядя, как цветы вишни начинают мелко дрожать. Несколько лепестков падают на землю.
Скажи это.
Нет, не могу. Потому что в лице Марли есть нечто такое, что я искал всё это время. Нечто, не имеющее названия, но понятное нам обоим.
– Я хочу… иметь друга, – говорю я, и собственные слова меня удивляют. – Кого-то, кто не знал меня до всего этого. Кого-то, с кем я могу быть самим собой, таким, каким становлюсь сейчас, а не тем, кем был раньше. Таким, каким я хочу стать.
– Мы все этого хотим, разве нет? – говорит Марли и кивает. Так обычно кивает человек, услышав именно то, что ожидал услышать.
И всё же я должен провести черту. Ради себя. Ради Кимберли.
– Но это всё, что я могу. Только дружба.
Марли прикусывает губу и кивает. Ее плечи слегка опускаются, будто от облегчения. Словно для нее это тоже желанный компромисс.
– Определенно. Только дружба, ничего более.
Она светлеет лицом и протягивает мне веточку вишни, а я принимаю ее с легким смешком. Спрашиваю:
– Итак… Что они означают на самом деле?
– Цветы вишни? Они означают возрождение, новое начало, – отвечает Марли.
От ее слов у меня по рукам ползут мурашки. Очередное дуновение ветра срывает с дерева над нами лепестки вишни, потом обрывает несколько лепестков с веточки, которую я держу в руке. Глаза Марли сияют, она улыбается мне сквозь дождь розовых и белых лепестков, а солнечный свет искрится в кронах деревьев.
Позже, вернувшись домой, я снимаю куртку и нахожу приставший к рукаву лепесток вишни. Отлепляю его от ткани и кладу на ладонь. Этот цвет неизменно напоминает мне о Кимберли: на студенческом балу она была в платье такого же розового цвета. Ранее, когда мы с Марли сидели под вишневым деревом, я сказал ей об этом, а она задумчиво кивнула.
Ее сестра тоже любила этот оттенок розового, вот почему Марли остановилась под той вишней.
До сего момента я хранил все воспоминания о Ким в себе, но после разговора с Марли вспоминать о Ким стало не так больно. Впервые за несколько месяцев я немного успокоился.
Совсем не так я представлял себе свою сегодняшнюю встречу с Марли.
Сбрасываю ботинки и со стоном заползаю в кровать, натягиваю одеяло на голову. Чувствую слабость, как будто я предал Кимберли ради возможности почувствовать себя лучше, но теперь вина не захлестывает меня целиком, как случалось раньше.
Огорченно вздыхаю, перекатываюсь на другой бок. Я уже не понимаю, что правильно, а что – нет.
Я больше ничего не знаю.
Смотрю в темноту под одеялом, плотнее в него закутываюсь. Не знаю, сколько проходит времени, но в конце концов я просыпаюсь от телефонного звонка; сумерки за окошком моей спальни сменились ночной мглой.
