– Тогда я выйду.
– Потерпи, скоро поедем.
Я расплатился и вышел.
С чего, собственно, мне так противно? Роман закончен. Как там у Пушкина? На законченную поэму я смотрю как сапожник на пару своих сапог: продаю с барышом. Да, из письма к Вяземскому. Впрочем, к моему случаю скорее подходит мессадж Воланда: ваш роман еще принесет вам сюрпризы. Не хотелось бы.
В конце концов, есть верный способ поднять настроение. Или хотя бы чуток примириться с миром. И место, где я неоднократно заключал с миром перемирие (какая чудесная тавтология), находится неподалеку. И называется оно «У Ахмета». Пройти до ближайшего перекрестка и свернуть налево.
На месте двери, которую я столько раз отворял, зияла дыра. Я заглянул внутрь – обгоревшие стены.
– Сожгли кабачок. Неделю назад.
Позади меня стоял старичок с мефистофелевской бородкой и в берете.
– Кто? – зачем-то спросил я, как будто старичок в берете мог знать.
Оказалось, старичок знал:
– Какие-то выродки из «Русского вызова».
– «Русского вызова» давно не существует.
– Вам виднее, – не стал спорить старичок. – Только на стене осталась надпись: «Русский вызов». И знак.
– Пайцза? – закричал я.
– Какая пайцза? – удивился старичок. – Не знаю никакой пайцзы. Они нарисовали трезубец.
– Неважно. А где Ахмет?
– Уехал на родину. Сказал, ему здесь больше нечего делать.
– Просто собрался и уехал?
– Собрался и уехал, – старичок помолчал. – И просил кое-что передать вам.
– Мне?
Почему мне? Откуда он знал, что я приду? Ну, предположим, догадывался. Но главное – откуда старичок меня знает?
Понять ход моих мыслей было нетрудно, тем более человеку, который в наше время расхаживает по городу в берете и с мефистофелевской бородкой.
– Я вас знаю, – сказал старичок.
– Откуда?
– Много раз видел вас тут. Вы обычно сидели за дальним столиком и пили исключительно коньяк. Правильно?
– Правильно. Вы что же, неделю меня здесь караулили?
– У меня, молодой человек, чутье, – усмехнулся старикашка из-под берета.
Чутье так чутье.
– Что просил передать Ахмет?
Старичок вынул из нагрудного кармана бумажку.
– Счет?
– Посмотрите на другой стороне.
На другой стороне старательным детским почерком было выведено: «Не облекайте истину в ложь и не скрывайте истину, тогда как вы знаете ее. 2:42».
– Он сказал, вы поймете.
Я подумал с полминуты и понял.
– Прощайте, – сказал я старичку.
В светелке Астандила Саломоновича Шрухта царил бардак. Девки в съехавших набок кокошниках и приказчики в картузах, поминутно утирая вспотевшие лбы, бегали из горницы в сени, таская с собой кипы бумаг, а иногда и набитые под завязку коробки с надписью SvetoCopyA4. На полу валялся кусок засохшего расстегая, а перед самым кабинетом хозяина, под табличкой «А. С. Шрухт. Воевода», лежала разбитая клавиатура Genius с одноименной мышью.
Суматоха, которую я никак не ожидал встретить в столь чинном месте, сбила с толку. План действий я составил по дороге от бывшего кабачка «У Ахмета» до офиса «Асъ есмь я». Простой план. Швырнуть пайцзу, развернуться и уйти.
Выполнить не удалось даже первой части. Пайцзу я не швырнул, а небрежно бросил на стол:
– Нет надобности.
Я ожидал вопросов. Хотя бы вопроса. Почему, дескать, нет надобности? Что стряслось, мой юный витязь? Вместо этого Шрухт, сохранявший на фоне всеобщего бардака удивительное спокойствие, сказал:
– Вы правы. Опасность миновала. Данная опасность уже миновала.
– Что это значит?
– Это значит, что опасность переместилась в другое измерение. В какое – вы сами скоро увидите.
Как же меня трясло от этого упыря. Нет, напрасно его люди сожгли Ахмету кабак, лишив меня возможности успокоить нервы перед встречей с их шефом. Честное слово, сто пятьдесят граммов коньяку сделали бы меня покладистей.
– Астандил Саломонович, не могли бы вы говорить…
– Юноша, – резко перебил Шрухт, – вы слишком часто кидаете мне претензии. Кажется, сегодня я изъясняюсь не на церковно-славянском.
– Но…
– Как желаете подписать роман?
Я опешил от неожиданного вопроса и внезапной перемены темы.
– Желаю подписать Н. П. Васильев.
– Псевдонимом вашего героя? – К Шрухту вернулось обычное благодушие. – Замечательно. Люблю, знаете ли, такую изящную игру с читателем. Шарады, головоломки, интеллектуальные ребусы – все это чрезвычайно меня занимает. Вы читали Акунина?
– Какая разница?
– Читали-читали, – засмеялся Шрухт, обнажив ряд громадных желтых зубов. – Кто не читал, сразу об этом говорит. Мнется лишь тот, кто читал, да стыдится признаться. Напрасно стесняетесь, снобизм – обуза для человека. Особенно в вашем положении.
Я промолчал.
– Помните, в одном из романов Акунина речь зашла о жене генерала Соболева?
– Не помню.
– Не имеет значения, – сказал Шрухт. – Жену генерала Соболева звали княжна Титова. Я долго думал, зачем тонкий знаток древностей Борис Акунин назвал княжну какой-то явно купеческой фамилией. А потом узнал, что женой реального генерала Скобелева была… кто б вы думали? Княжна Гагарина!
– И что?
– Ну как же? – Шрухт аж руками развел от разочарования. – Уж вы-то, с вашей, так сказать, исторической проницательностью, могли бы и догадаться. Гагарина, Титова – что общего? Как княжна Гагарина может перейти в княжну Титову?
Надо бы послать этого паяца и уходить. Но я, к сожалению, тоже не равнодушен к шарадам, головоломкам и интеллектуальным ребусам. Особенно не люблю признавать свое поражение на этом поприще. Пришлось наморщить лоб. Меня осенило:
– Я понял. Гагарин – первый космонавт, а Титов – второй.
– Правильно, – обрадовался Шрухт и неожиданно закричал: – Приз в студию!
Я ожидал выхода девушки с черным ящиком, но увидел лишь Шрухта, доставшего из сейфа конверт.
– Ваш гонорарий.
По дороге я твердо решил отказаться от денег. Теперь меня затерзали сомнения.
Кому и что я докажу, отказавшись? «Себе», – заметила невесть откуда взявшаяся совесть.
Себе я уже все доказал, когда написал эту дрянь. Увы, себе доказывать больше нечего. Не дарить же Шрухту этот чертов роман. Возьму. Потом разберемся. Может, потрачу на благое дело.
