На работе я сидел и смотрел в экран ноутбука. Пожрацкий установил мне таймер, который отсчитывал дни, часы и минуты до возвращения Насти. Когда я понял, что дней, часов и минут прошло больше, чем осталось, настроение улучшилось. А когда на электронную почту пришло письмо «Не скучай. Люблю. Целую», я поцеловался с экраном взасос.
И тут раздался телефонный звонок.
– Возалкал, братие, труда твоего, – пропел в трубку Астандил Саломонович Шрухт. – Растекашися ли, витязь, мыслию по древу? Сизым волком по земли? Шизым орлом под облакы? – вопрошал Шрухт, находившийся, видимо, в процессе изучения памятника древнерусской патриотической литературы «Слово о полку Игореве».
Я самым что ни на есть шизым орлом обмяк в кресле. Шрухт. Роман о Гурлянде. Совершенно вылетело из головы.
Написать роман, конечно, можно, но проблема в том, что нельзя. «Не напоминай мне о прошлом», – говорила Настя. Я тоже хочу, чтобы прошлое оставило меня. Я председатель Интербригады, я не могу сочинять роман о сионистском заговоре.
– Почнем же, братие, повесть сию, иже истягну ум крепостию своею и поостри сердца своего мужеством, – доносилось из трубки.
Я сморщился.
– Наполни вся ратнаго духа, наведе своя храбрыя полкы за землю Руськую…
– Астандил Саломонович, не могли бы вы говорить нормальном языком?
– Мог бы, – ответил Шрухт. – Игорь-князь с могучею дружиной мила брата Всеволода ждет. А я жду от вас роман. Сроки-то поджимают. Жду, заметьте, с могучею дружиной.
– Вы мне угрожаете, Астандил Саломонович? Вы знаете, чем я сейчас занимаюсь?
– Бросьте, – сказал Шрухт, – меня не интересуют ваши детские игры. Я слышал, пайцза вам пригодилась. Пользуетесь моей защитой, а нос воротите. Нехорошо. Совесть не зазрит?
Совесть подсказывала послать Шрухта к чертовой матери. Судя по учащенному дыханию, Шрухт разгадал коварные замыслы совести.
– Не возьму в толк, о чем рядиться? Вы вправе пользоваться пайцзой, а я вправе ожидать от вас обещанного романа.
Я немного помолчал и сказал:
– Романа не будет.
– А как же выход, сиречь аванс?
– Аванс я вам верну.
– Завтра, – сказал Шрухт. – Аванс вы вернете завтра.
– Но я…
– До завтра, – отрезал Шрухт. – Здрав будь, князь, и вся дружина здрава.
Вернуть аванс завтра совершенно немыслимо, ведь все деньги ушли на Настину поездку в Канаду. Не вернуть тоже нельзя. «Заметьте, жду с могучею дружиной». Дружина, пожалуй, не понадобится. Достаточно одного полоумного Дучи.
В кабинет ворвался Пожрацкий с совершенно идиотским вопросом: бегаю ли я по утрам?
– Раньше бегал за пивом, теперь нет. Хочешь одолжить спортивный костюм?
– Знаешь ли ты, – спросил Гаврила тоном, предполагавшим последующую сенсацию, – знаешь ли ты, что великий оратор Демосфен укреплял голос бегом?
– Почему бегом?
– Древние греки все болезни лечили бегом, – сказал Пожрацкий, и в его голосе ощущалось превосходство цивилизованного человека перед какими-то античными недоумками. – Плутарх свидетельствует, что некий Лаомедонт страдал расстройством селезенки. И по совету врачей лечил селезенку бегом на большие расстояния. А в итоге сделался одним из лучших бегунов. Вылечил ли Лаомедонт селезенку – об этом история умалчивает.
– Уйди, Пожрацкий. Не до тебя.
– Я уйду, но прежде хочу, чтобы ты задумался. Задумался о судьбе античных ораторов. Другу Демосфена – оратору Гипериду – перед смертью вырезали язык.
– Логично, он же оратор. Тебе бы на его месте вырезали… Впрочем, сам знаешь.
Пожрацкий презрительно усмехнулся.
– С твоего позволения, я продолжу. Гипериду, другу Демосфена, вырезали язык. Врага Демосфена Демада предали мучительной смерти, а перед этим убили его сына у него на глазах. Сам Демосфен отравился. Отрубленную голову Цицерона поднесли Марку Антонию, чтобы тот на нее любовался.
– Чего ты от меня-то хочешь?
– Ты стал оратором, Бобби. Ты постоянно выступаешь, даешь интервью. Не спорю, местами выходит недурно, но помни, какая судьбы уготована ораторам. Я не желаю тебе такой судьбы. Я хочу спасти тебя.
– Каким образом?
– Я мог бы выступать вместо тебя.
– Понятно. Я оценил твою жертвенность.
Пожрацкий достал сигару и принялся кромсать ее миниатюрным ножичком.
– Сигары? – удивился я. – Ты куришь сигары? Смотрю, ты хорошо устроился на новом месте.
– Об этом я и хочу с тобой поговорить, – сказал Пожрацкий. – Я чувствую невероятный прилив сил. Будто кто-то… как бы сказать… жало мудрыя змеи в уста замершие мои вложил десницею кровавой.
Меня аж передернуло. Еще один любитель изящной словесности.
– Прекрати говорить стихами. Стихов я сегодня достаточно наслушался.
– Могу говорить прозой. Мой конек – публичность. Мне тесно в узких рамках зама по финансам.
– По финансам, – машинально повторил я. – По финансам? По финансам! Гаврила, дай денег из партийной кассы. В долг.
– Наличности у меня нет, – грустно сказал Пожрацкий. – Впрочем, безналичности тоже.
– Хороший у меня зам по финансам.
Пожрацкий взорвался. Он крутится как белка в колесе, день и ночь выбивает гранты, а ему не доверяют. Он как мальчик на побегушках, как Ванька Жуков у сапожника Аляхина. Ему что ни день селедкой в харю тычут, а все деньги тем временем хранятся у Громбова в сейфе.
Внезапно Гаврила перешел на шепот:
– Я знаю, как достать деньги из сейфа. Там код из четырех цифр. Первые три цифры – 193. Осталось выяснить последнюю. Уверен, последняя цифра – семерка.
– Почему именно семерка?
– Это элементарно. Получается 1937. Твой Громбов гэбэшник, он должен любить этот год.
– Не думаю, он не настолько кровожаден. Постой. Последняя цифра – шесть. Ну конечно, 1936 – год создания интербригад.
– Возможно, – сказал Пожрацкий, которому не хотелось признавать поражения. – Во всяком случае, можно проверить обе цифры.
– Ты предлагаешь взломать сейф?
– Не взломать, а открыть, – уточнил Пожрацкий. – В конце концов, ты председатель этой организации, и все деньги – по уму – должны храниться в твоем сейфе.
Но деньги хранились в чужом сейфе. Который мы собрались вскрыть.
А что делать? Прости, Господи, но деньги нужны на благое дело. Поверь, Господи, залезть в громбовский сейф – это меньший грех, чем писать книгу про Гурлянда, которая черт знает зачем понадобилась упырю Шрухту.
– Пошли, – сказал я.
Оглядываясь и озираясь, мы на цыпочках подкрались к кабинету Громбова. Пожрацкий потянул за ручку. Слава богу, открыто. Не хватало еще взламывать дверь.
