Зазвонил мобильник. Пожрацкий.
– Ты не поверишь, – начал Гаврила, – совершенно случайно услышал. Говорят, ты возглавляешь Интербригаду.
– Откуда ты знаешь?
– Совершенно достоверная информация, – доверительно уточнил Пожрацкий.
– Говорят или совершенно достоверная информация?
– Говорят, что совершенно достоверная.
Излишняя информированность Пожрацкого мне не понравилась.
– Что ты еще знаешь?
– Почти ничего, – сказал Пожрацкий. – Какая-то Интербригада. Имени Фарабундо Марти.
– Какого, на хрен, Фарабундо?
– А кого?
– Андре Марти, а не Фарабундо.
– Какая, на хрен, разница – Андре или Фарабундо?
– Большая, на хрен, разница.
Я кричал, и весь Ленинский зал Российской национальной библиотеки смотрел на меня с укоризной.
– Ладно, – согласился Пожрацкий. – Андре даже лучше. В имени Фарабундо есть что-то опереточное, а мне бы хотелось поставить дело на серьезную ногу.
Я подумал, что ослышался.
– Чего бы тебе хотелось?
– Я разве не сказал? – удивился Пожрацкий. – Я предполагаю быть твоим заместителем.
– Ты с кем-нибудь это обсуждал?
– Так, – легкомысленно заметил Гаврила, – с одним человечком.
– С каким?
– С другим твоим заместителем.
– Понятно, – потом поговорим.
– Есть еще один вопрос, – промямлил Пожрацкий.
– Столь же для меня приятный? – спросил я, пытаясь иронизировать.
– Неприятный, но ожидаемый. Не поверишь, но я на дне финансовой пропасти. На самом донышке. Согласись, будет искусственно, если какой-то нищеброд запишется в Интербригаду.
– Думаешь, в интербригады миллионеры записывались?
– Я не знаю, кто записывался в интербригады, – строго сказал Пожрацкий, – но ты обязан мне помочь.
– Деньги на карточке.
– Тогда выведи в кэш, – потребовал Пожрацкий, вспомнив лихие девяностые, когда он подрабатывал спичрайтером у бизнесмена, крышевавшего баню в Казачьем переулке.
– Сколько тебе нужно?
– Рублей пятьсот.
– Хорошо, – говорю, – выведу.
– Да-да, – закричал старичок за соседним столиком, – вас сейчас отсюда быстренько выведут. Здесь вам библиотека, а не бордель. Немедленно уберите телефон.
Я попрощался с Пожрацким и убрал мобильник. Через минуту он снова зазвонил.
– Это Перкин, – услышал я глухой похмельный голос.
– Я не могу сейчас говорить.
– Я тоже, – сказал Перкин и отключился. В смысле – отключил телефон. Сам-то он вряд ли отключился, поскольку пребывал в состоянии средней алкогольной тяжести, но полной дееспособности. Что и доказал, перезвонив через полторы минуты: – Говорят, ты участвуешь в какой-то гэбэшной провокации? – поинтересовался Перкин.
– Что-то вроде этого.
– Это очень плохо, – строго сказал Перкин, – но я вписываюсь.
– В качестве кого?
– Естественно, в качестве лидера.
– Лидер уже есть, – сказал я, но без особой уверенности.
– Кто?
– Я.
Перкин засмеялся. Заливисто, зажигательно и очень оскорбительно. Потом резко прекратил смеяться и заявил, что лидером будет он. Я подумал, что это неплохая идея.
– Надо, – говорю, – обсудить.
– В смысле – обмыть? – уточнил Перкин.
– Не без этого.
Я уткнулся в поэму «На кресте», но поэма как-то не читалась. Все очарование будто ветром сдуло. История страданий бедного еврея, описанная бывшим чиновником Министерства внутренних дел, показалась вдруг напыщенной, стихи – убогими, а онегинский размер и вовсе вызывал бешенство.
Я понял: перспектива обмыть выглядела слишком заманчивой. Еще более заманчивой выглядела перспектива свалить дело на Перкина.
Я сдал поэму библиотекарю и отправился в офис «БАНана». Банановцы всерьез готовились к предстоящим выборам главаря Интербригады. Они рисовали плакаты, которые сообщали, что я являюсь политическим отщепенцем, продажной тварью и даже алкоголиком.
– Алкоголика убрать, – приказал подошедший Перкин. – Я сам в каком-то смысле…
– Мы поняли, – сказали рисовальщики.
– Зачем тебе это надо? – спросил меня Перкин.
– Я по принуждению. А вот зачем тебе сдалась эта Интербригада?
– Во-первых, я уже четырнадцать лет, как демократ, – важно заметил Перкин и замолчал.
– А во-вторых?
– Ну евреем-то я был еще до того, как стать демократом.
– И что?
– Ненавижу национализм.
Я понимающе кивнул.
Распахнув дверь, в комнату ворвался Марат Кайратов. Раскрасневшийся от гордости Марат сообщил, что поступил на государственную службу – с понедельника будет преподавать французский язык сыну депутатши Богданчук.
– Ты же не знаешь французского, – удивился я.
– Можно подумать, депутатша Богданчук знает, – обиделся Марат.
Перкин заметил, что член оппозиционной партии может поступить на госслужбу только с разрешения уполномоченного органа партии.
– По-моему, – робко вставил я, – преподавать французский сыну депутатши Богданчук – это не вполне государственная служба.
Марат не соглашался. Он готов был проводить свое назначение сквозь горнило любых уполномоченных органов, лишь бы мы признали, что он действительно является государственным служащим третьей категории. Мы признали.
Марат поинтересовался, что мы обсуждаем. Мы объяснили.
– Дело ясное, – сказал Марат. – Председателем буду я.
Новоявленного конкурента Перкин отправил за водкой, на что тот, одолжив денег, охотно согласился.
– Мы тебя слегка покритикуем, – разъяснял Перкин план предстоящего мероприятия по избранию руководящих, направляющих и контролирующих органов Интербригады. – Ты не бойся. Поругаем слегонца, чисто для проформы. Ты возьмешь самоотвод.
– Я не могу взять самоотвод. Придумай другой сценарий.
– Тогда в самый ответственный момент ты встанешь и пойдешь за пивом.
– Не поверишь, но я не могу позволить себе даже этого.
– Тогда мы просто тебя забаллотируем, – рассердился Перкин. – И выберем более достойного.
– Тебя? – на всякий случай уточнил я.
– Разумеется. Главное для нас – обеспечить честные и прозрачные выборы. На этот счет имеется надежное средство – я запишу в счетную комиссию тех, кого нужно.
