– Да ты че! – воскликнул Дуча. В отличие от своего итальянского прототипа, он не блистал красноречием.
– Программу-молитву я перепишу. В ближайшее время. А теперь слушайте.
Я припомнил чеченского писателя Германа Садулаева и закатил программную речь:
– Ответьте мне, господа, кто приезжает к нам?
– Хачи! – воскликнул Дуча.
– Предположим. Но кто они?
– Хачи! – воскликнул Дуча.
– Заткнись, – сказал я. – Восточные народы консервативны по природе. Они чтут родовые связи, сорваться с места для них – дело исключительное, почти небывалое.
– Оно и видно! – закричал Дуча.
– Не перебивай! – рявкнул Мясник.
– Любой этнолог, – заявил я, – подтвердит вам справедливость моих слов. Хотя бы основоположник дуалистической концепции этноса Юлиан Владимирович Бромлей.
Бромлей не произвел на слушателей впечатления. Чего я, правда, сунулся с этим Бромлеем?
– Отставить Бромлея, – с чего-то меня потянуло на военную фразеологию. Хотя понятно, с чего. С водки, конечно. – Правильность моей теории мог бы подтвердить Лев Николаевич Гумилев.
Аудитория выразила одобрение энергичными кивками. Несмотря на подозрительное имя Лев, великий пассионарий пользовался авторитетом.
– Так вот. Представитель восточного этноса может сорваться с насиженного места и приехать сюда только в одном случае. Если он был исторгнут своим сообществом. Нарушил правила, традиции, устоявшиеся нормы поведения. Именно эти люди и приезжают сюда. Не лучшие, но худшие.
Я почувствовал, что запас мыслей и эмоциональный заряд, основанный на жалких 250 граммах, заканчиваются, и поспешил закруглиться:
– Непрошеным гостям мы объявляем беспощадную войну, товарищи!
Слушатели вяло поаплодировали.
– Чет я не понял, – сказал Дуча.
– Да, как-то уж слишком умеренно, – подтвердил Мясник.
– Нужно посвящение, – уверенно заявил Компот.
Я согласился. Еще чуть-чуть не мешало бы.
Я ошибся. Ритуал посвящения не предполагал выпивки. На меня нацепили простыню с прорезью, нахлобучили на голову поварской колпак и молча поводили по груди трезубцем, который стоял в углу вместе со шваброй. Аргонавты определенно путали Перуна с Нептуном. Молчание, как я догадался, объяснялось тем, что Мясник постеснялся твердить галиматью на ложноцерковно-славянском от Норы Крам.
– Следующее собрание через неделю, – объявил Мясник. – Расходимся по одному. Сара уходит первым.
– Сара?
– Надо же тебя как-то назвать. Ты же Сарпинский, будешь Сарой.
– Вообще-то, – говорю, – Сара – это еврейское имя. Причем женское.
– Против евреев мы ничего не имеем, – удивился Мясник.
– А против женщин – тем более. Я понял.
По пути домой я остановился у фруктово-овощного ларька. Изучил меню. «Персики инжырные сладкей».
Надо обязать продавцов загонять слова в Word и проверять орфографию. Это ведь несложно.
Или они просто прикалываются? Дескать, мы тоже по-олбански. Мы тоже продвинутые юзеры.
Наверное, от излишних переживаний и коньяка с водкой я начал мыслить вслух. Как некогда с ментами.
– По-олбански было бы персег ынжырный, – сказал среднего возраста мужчина со среднего размера усами.
– А сладкей? – зачем-то спросил я.
– Возможно, сладкей – это сравнительная степень. Более сладкий, чем соседний инжирный.
– В смысле – сладкее? Я понял. Вопросов больше нет.
Господи, к чему я вообще обо всем этом думаю?
В магазине я спросил коньяк.
– Армянский?
– Интернациональный!!!
V
Утро выдалось слегка сумасшедшее. Пошел в аптеку за корвалолом. Чего-то сердчишко разболелось от всех делов.
Встал в очередь. Передо мной – всего один человек. Придурковатого вида и с прыщавым лицом. Расспрашивает продавщицу, чем какие-то травяные сборы одной фирмы отличаются от травяных сборов другой. Оперирует такими терминами, как удельный вес корня солодки и листьев толокнянки.
Через десять минут я сжал кулаки в карманах. Через пятнадцать – снял очки. Я всегда снимаю очки, когда назревает конфликт. Через двадцать он довел до белого каления не только меня, но и продавщицу.
Она начала бесконечно повторять одну фразу:
– К доктору, молодой человек, к доктору.
Эту фразу можно было понимать двояко. Либо такие сложные вопросы простой фармацевт разрешить не может – только доктор. Либо молодому человеку нужно обратиться к доктору, чтобы слегка подлечить отравленный солодкой и толокнянкой мозг.
На двадцать четвертой минуте я зарычал:
– Р-р-р-р-р-р! – и на двадцать седьмой выпалил: – Блядь!!!
Лицо прыщавого придурка преобразилось, расцвело в олигофренической улыбке, и он затараторил:
– Поздравляю вас. Я являюсь тайным продавцом фирмы «Фармалюкс». Мы проводим акцию…
Тут продавщица заорала:
– Пошел вон отсюда!
А я одновременно с ней:
– Иди на хуй!
В принципе, мы с продавщицей выражали одну мысль.
А я разоблачил шпиона. Не скажи я блядь, он так бы и не признался. Очень, мне кажется, выгодный бизнес – быть тайным продавцом.
Меня стал мучить вопрос: «Сколько раз в день тайного продавца бьют руками, а сколько – ногами?»
Чтобы отвлечься, я пошел в магазин «Дикси» купить сигарет, хлеба и лечо «Овощная семейка».
Стою у кассы. И вдруг за соседней кассой случается скандал. Мальчик лет тринадцати хочет купить бутылку пива.
– Сколько тебе лет? – спрашивают мальчика.
Я понимаю, что его положение безнадежно, и предлагаю моей кассирше, не отвлекаясь на шоу, отпустить меня. Она не реагирует.
Тупой мальчик показывает какие-то ксивы и доказывает, что ему уже исполнилось 16. Что, впрочем, все равно не дает ему права покупать пиво.
Тут к нему подбегает сотрудница магазина лет сорока и выворачивает ему правый карман. Оттуда высыпаются конфеты.
О, где мои 13 лет! Где ты, мой переходный возраст!
Переход от безоблачного детства к суровой юности. Конфетки он своровал, а за пиво решил заплатить. Как взрослый.
– Давайте с вами рассчитаемся, – говорю я кассирше.
– Да погоди ты.
«Ни хрена себе».
Это я не говорю, а только думаю.
А вокруг происходит нечто совершенно невероятное. Оказывается, окрестные старухи знают законы. Они накидываются на сотрудницу магазина и кричат:
