Наташа представила меня зрителям. Я сказал: «Угу».
– А это второй наш гость – знаменитый публицист Борис Сарпинский.
Настя улыбнулась и помахала ручкой.
– Вас удивляет, что Борис Сарпинский – девушка? – спросила Наташа гипотетических телезрителей. – Я бы даже сказала, симпатичная девушка.
Настя послала Наташе воздушный поцелуй и показала мне язык.
Представление о русском националисте как об угрюмом бритоголовом мужлане в черных одеждах разрушалось на глазах. Я подумал, что лучше бы Сарпинским был я, а мною была Настя.
Наташа, ставшая на полчаса Нэлли, продолжала:
– Более того, могу сказать, что Борис – бесстрашная девушка. Часто ли вам поступают угрозы?
– Да почитай каждый день.
– От кого, например?
– Например, от этого хмыря, – Настя указала в мою сторону.
– Наглая ложь, – заявил я.
– С вами мы еще поговорим, – отрезала Наташа. – Бесстрашная девушка, опасаясь расправы, вынуждена взять мужской псевдоним.
Логика хромала, но выкручивалась Наташа неплохо. Я оценил.
– Кроме этого человека, кто еще вам угрожает?
– Гости с юга, – сказала Настя. – Когда я продавала цветы в ларьке…
– Чего ты гонишь, – закричал я. – Когда это ты торговала в ларьке?
– Помолчите, потерпевший, – сказала Наташа и, убедившись, что камера ее не снимает, погрозила мне кулаком.
Я закивал. Молчу. Нем как рыба.
Зато не молчала Настя:
– По интернету я постоянно получаю угрозы от лиц кавказской национальности.
– Какого рода угрозы? – осведомилась Наташа.
– Они грозятся меня изнасиловать.
– Какого, – говорю, – пола эти лица?
– Разумеется, мужского, – презрительно кинула Настя.
– Простите, лица мужского пола грозятся изнасиловать Бориса Сарпинского?
Это тебе за хмыря.
– Да они все… – Мы с Наташей напряглись. Сейчас она скажет «пидоры». Настя вовремя остановилась. – Они все… все как-то иносказательно объясняются.
– Мы видим, что даже русские националисты не чувствуют себя в безопасности, – продолжала Наташа. – Что уж говорить о борцах с этой угрозой, о доблестных защитниках угнетенных нацменьшинств.
– Да уж, – сказал я.
– На этого человека буквально вчера было совершено нападение. Четверо скинхедов в течение часа избивали его до полусмерти. Мы видим многочисленные черепно-мозговые травмы, переломы конечностей.
Меня взяли крупным планом.
– Наглая ложь, – заявила Настя. – Он сам себя избил. Знаем мы этих толерастов.
– Ты чего? – говорю.
– Сам себя избил, – настаивала Настя, – и устроил дебош в травмпункте.
– А вы откуда знаете? – спросила Наташа.
– Я там была.
– Зачем? – удивилась Наташа.
– Ее вчера в очередной раз изнасиловали.
– Козел.
– Мы прервемся на рекламу, – сказала Наташа, позабыв, что рекламы на их канале отродясь не бывало.
Камера уткнулась в пол, а Наташа твердила какую-то абракадабру, что при большом желании можно было принять за сильно продвинутый рекламный ролик.
– Продолжим, – сказала Наташа, и в ее голосе металл скрежетал по стеклу. Она ловко превратила дискуссию в жвачное месиво.
Я пересказывал свои тексты, написанные за последний месяц. Настя тоже пересказывала мои тексты, написанные за последний месяц. Мы нашли точки соприкосновения, признав, что убивать людей – жестоко.
– Убийца должен сидеть в тюрьме, – сказала Настя и добавила: – А еще лучше их расстреливать.
– Совершенно с вами согласен, – ответил я, слегка вздрогнув.
Передача подходила к концу.
– Позвольте задать вопрос моему оппоненту, – сказала Настя. – Что бы сказали ваши родные, если бы вы решили взять в жены таджичку?
Опять она за свое. Ладно, получай:
– Захотели бы познакомиться с невестой. Вот если бы я решил взять в жены вас, они пришли бы в ужас.
– Ах, так, – закричала Настя, – ты и вправду думаешь, что я собираюсь за тебя замуж?
– Можешь и не мечтать.
– Звонок телезрителя, – сказала Наташа.
– Я тебя уволю, сучка поганая, – раздался голос владельца канала.
– Здравствуйте, Константин Константинович, – поздоровалась Наташа.
– Это не я, – сказал Константин Константинович. – Извините.
– Еще один звоночек, – сказала Наташа.
– По-моему, предыдущий звонок был для вас последним, – злорадно вставила Настя.
– Мне кажется, девочка подставная, – заявил звонкий голос неопределенного пола.
– Что вы имеете в виду? – спросила Наташа.
– Это бот-программа.
– Совершенно верно, – сказал я. – Бот-программа, примитивно сварганенная на задворках имперского самосознания.
– Что вы имеете в виду? – спросила Наташа, на этот раз у меня.
– Сварганенная субподрядчиками национальной идеи, – пояснил я, чем, впрочем, не внес особой ясности.
– Последний вопрос, – сказала Наташа.
– У меня вопрос по поводу убийства Ашота Гркчяна.
– Представьтесь, пожалуйста, – сказала Наташа.
– Неважно, – заявил телезритель. Где-то я слышал этот голос. Впрочем, мало ли я слышал голосов с кавказским акцентом. – Говорят, его убили мальчик и девочка.
– И чего? – спросила Настя. – Чего ты от нас хочешь?
– А не вы ли его убили?
Настя стояла с раскрытым ртом.
– Это вряд ли, – сказала Наташа.
Передача закончилась.
Наташа лично сняла с меня микрофон.
– Извини.
– Ты о чем? – Она улыбнулась. – Все отлично.
– Тебя уволят.
– С ума сошел? Завтра программу выставят в интернет, и я побью все рекорды.
– Тогда скажи спасибо.
Наташа поцеловала меня в лоб.
– Как покойника, – говорю.
– Мне кажется, твоя девушка на тебя рассердилась.
– Моя девушка?
– А еще мне кажется, что ты вляпался в порядочное дерьмо.
– Не представляешь, – говорю, – до какой степени.
Настю я догнал только на улице.
– Пошел вон.
– Ты чего?
– Пошел вон.
