Я поступил ровно наоборот: попытался силой залезть в автобус. Мне тоже врезали по печени. Я тоже обмяк – противоположные действия вели к единству результата.
– Слушай, пидор, – сказал сержант, – мне велели тебя не брать, но не давать пиздюлей приказа не было.
– Понял, – говорю.
Может, по примеру Перкина укусить его за палец? Тогда заберут? Или ограничатся пиздюлями?
Так трусами нас делает раздумье. И так решимости природный цвет хиреет под налетом мысли бледным. Я, признаться, совсем охренел – стоял как вкопанный, попивая из бутылки.
Менты уехали. Остались кавказцы и я.
– Хватит бегать, дорогой, – сказал самый жуткий из них. Видимо, вожак. – Твоя девушка у нас. Поехали.
Мы расселись по двум «шестеркам». Странно, что стекла не тонированные. Это дает надежду. Возможно, я имею дело с особой породой, вкусившей плодов цивилизации.
Мы ехали на север. О Насте я не спрашивал. Боялся услышать ответ.
Меня провели в двухкомнатную квартиру на втором этаже. Обычный бомжатник. Голые стены, вонь, грязь.
– На кухню.
На кухню так на кухню.
На кухне было довольно темно. За столом сидел седой армянин с мясистым породистым носом.
– Я – Саркис, – значительно сказал он.
Я пожал плечами. Саркис так Саркис.
Он встал и медленно подошел ко мне:
– В глаза смотри, крыса.
Я посмотрел. Обычные глаза, ничего особенного.
Саркис неожиданно схватил меня за плечо и прижал к стене, другой рукой вцепившись в горло.
Я стал защищаться и, сделав страшное усилие, оторвал от горла сжимавшие его пальцы. В ту же секунду щелкнуло, и мне в глаза блеснуло лезвие.
– Чего вам надо? – спросил я, задыхаясь.
– Стой смирно. Не шевелись.
Можно было и не говорить. У горла нож – не пошевелишься.
– Вы с ума сошли? Чего я вам сделал?
– Ты убил Ашота. Гурген знал об этом. Тогда ты убил Гургена. Сейчас ты умрешь.
– Я не знаю ни Гургена, ни Ашота, – прошептал я, задыхаясь.
– На колени! – прорычал Саркис.
Я стоял как парализованный. Вдруг в душе мелькнула надежда.
– Стой, – говорю, – включи свет.
Саркис велел включить свет.
– А теперь посмотри на меня. Внимательно.
Саркис посмотрел. Сделал шаг назад.
Я поправил очки и слегка надул губки.
– По-твоему, я похож на убийцу?
Он выругался.
– Кого вы мне привели? Что это за сморчок?
Саркис не подозревал, что убедительнейшим образом подтверждает мою теорию релятивности слов. Никогда не думал, что буду счастлив, если меня назовут сморчком. Мы, люди субтильные, вообще-то не любим подобных определений.
– Господи, – пробормотал Саркис, – я чуть было тебя не зарезал.
Я тяжело перевел дух.
– Да, ты чуть не совершил ужасное преступление. Пусть это послужит тебе уроком: человек не должен брать на себя отмщения, это дело Господа Бога. Ты армянин, значит, мы оба христиане.
– Прости, – сказал Саркис. – Меня сбили с толку.
Толпившиеся в коридоре кавказцы попытались что-то сказать, но Саркис взглянул на них, и они заткнулись.
– Отпустите девушку, – приказал Саркис. – Не беспокойся, с ней все в порядке.
– Я знаю. Я уже понял, что ты нормальный человек.
На кухню вошла Настя. Я ожидал, что она зарыдает и бросится мне на шею. В фильмах, по крайней мере, происходит именно так.
Настя поблуждала отсутствующим взглядом и сказала:
– Привет.
– С тобой все в порядке?
– Конечно.
– Мы пойдем? – спросил я Саркиса.
– Вас подвезти?
– Спасибо, не надо.
– Будут проблемы, обращайся.
– Непременно.
Мы вышли на улицу. Я достал сигарету, хотел закурить, но Настя бросилась мне на шею и разрыдалась.
Часть вторая
I
Сегодня я сидел у Ахмета. Давненько здесь не был. Месяца два.
Жизнь, казалось бы, налаживалась. Кавказцы отстали. Жженый не беспокоил. Более того – я становился знаменитостью.
Статьи об угрозе национализма шли на ура. Заказы сыпались со всех сторон. Я не отказывал. Лепил из одного текста три. Из трех – девять. Из девяти – двадцать семь. Каждый раз требовал найти и покарать убийц Ашота Гркчяна. Под моим пером он и вправду превращался в невинную жертву озверевших подонков.
В метро мне встретились дурочки со значками «Я – Ашот». Двадцать семь антифашистов бесстрашно напали на какого-то бритоголового полудурка, решив, что он и есть убийца несчастного Ашота. Я тут же отреагировал заметкой «27 героев-памфиловцев». Антифа подарили мне «пидорку» во всю голову с дырками для глаз. Я выкинул ее в мусоропровод. На следующий день тридцать шесть бритоголовых напали на одного антифашиста.
По три раза на дню меня звали на популярную радиостанцию «Отраженный звук столицы». Я отбрехивался. Писать – одно. Бумага, как известно, все стерпит. А монитор – тем более. Но с умным видом нести околесицу – это не ко мне. Я не Перкин.
Знаменитостью становилось и еще одно Я. Второе Я звали Борис Сарпинский. Так придумала Настя. Был у нее такой хахаль, до меня. В подробности я не вдавался.
Псевдонимом Борис Сарпинский подписывались тексты для Норы Крам. Позавчера ведущий аналитический еженедельник нашего города назвал Сарпинского «главным и наиболее опасным идеологом русского национализма». По их информации, он получил среднее образование, работал в штамповочном цехе, а сейчас занимается какими-то темными делишками. Измельчал русский национализм, ничего не скажешь. Достоевский бы не одобрил.
Сарпинский отличался редкой плодовитостью. За сто пятьдесят косарей Нора из меня всю душу вытянул. Одних протоколов сионских мудрецов я написал штук восемь. Где он их публиковал – ума не приложу. Спросить ленился. Справедливости ради замечу, что мы получили от него еще двести кусков. Второе Я мы с Настей называли Сверх-Я, поскольку оно зарабатывало больше денег.
Настя сутки напролет сидела в интернете и вела блоги от имени обоих Я. Обоих юзеры называли пидорасами гребаными. Обоим вынесли штук двести смертных приговоров. Одному от нациков, другому от антифашистов. К смерти меня приговорил и тот чмошник, который подарил пидорку.
Успехи в печатных СМИ впечатляли, но не шли ни в какое сравнение с зашкаливающей интернет-славой. Мировая паутина не терпит полутонов. В сетях нужно быть воином. Рыцарем без страха и упрека. Бойцом с открытым забралом и закрытым посредством юзерника лицом. Смело бросаться на врага и рубить сплеча.
