Но Настя бежала красиво. Да еще на каблуках. Впрочем, каблуки давно обломались. Вернее – один обломался. Теперь ноги у Насти были разной длины. В этом, наверное, весь секрет. Она бежала, переваливаясь, как знаменитый футболист Гарринча, страдавший полиомиелитом, а впоследствии алкоголизмом. Полиомиелита у Насти, к счастью, нет, а про остальное – не мне судить.
Вот только один вопрос – сколько нам еще бежать? И куда деваться с крыши-то? Отчего, в самом деле, люди не летают, как птицы?
И вдруг – открытый выход на чердак. Мы, разумеется, нырнули. Как рыбы. Позади кавказцы загремели ногами по жести. Видимо, ускорились.
Мы снова неслись по лестнице, правда, теперь вниз. Скорей бы на улицу. Со всей дури я врезался в дверь. Закрыта. Должна быть кнопочка.
Дверь распахнулась сама. Перед нами стоял молодой человек с деревянным неподвижным лицом.
– Громбов, – представилось деревянное лицо. – Я от Жженого. Быстро в машину.
Настя плюхнулась на переднее сиденье, я – на заднее. Мы отъехали. Кавказцы выкатились на улицу. Через приоткрытое окно я слышал, как они матерятся.
– Курить можно? – спросил я.
– Курите.
Настя проявила несколько большую вежливость:
– Как вас зовут?
– Громбов.
– Может, у вас есть имя?
– Им имен не положено, – сострил я, тупо и не к месту. Никто не улыбнулся.
– Меня зовут Семен, – отчеканил Громбов.
– Вы наш спаситель, – сказала Настя и поцеловала его в щеку.
Спаситель чуть не испортил все дело, едва не врезавшись в трамвай. В последний момент вырулил.
Настя ерзала по сиденью. Ее подмывало сказать древолицему что-нибудь приятное. Наконец она решилась:
– Почему у вас такая обсосанная машина?
– Это служебная, – ответил Громбов.
– А костюм? – спросил я.
Мне сегодня определенно лучше не острить.
– Костюм личный, – ответил Громбов.
Надо выпутываться из неудачных острот. Я принял официальный тон и спросил, куда мы, собственно, едем. Громбов удивленно пожал плечами и сказал, что едем мы к Жженому.
Замечательно, из огня да в полымя. Впрочем, выбирать не приходилось. Хотя метафизически Жженый опасней кавказцев. Как метафизическое пузо опасней физиологического.
Мы шли по коридорам. Стены давили со всех сторон. Пожалуй, на крыше было получше. Ветер, небо…
Громбов открыл дверь, и мы вошли в кабинет. Мы походили на двух вызванных к директору первоклашек, не встречавших человека страшней учительницы. А тут – директор. Настя в очередной раз перевоплотилась, превратившись из хищницы в курицу. Или в куру, как пишут на вывесках.
Наверное, мы выглядели смешно. Во всяком случае Жженый расхохотался. Колыхаясь и волнуясь, он трясся всем телом, как гуммиластик. Глаза, правда, не смеялись. Глаза, как всегда, сверлили. На этот раз не меня – Настю.
Жженый отпустил древолицего.
– Вот она какая, ваша избранница, – сказал Жженый, подмигнув левым глазом и правой ноздрей. Жестом пригласил сесть. У стола стояли два стула. Знал, сука, что нас будет двое.
– Ну рассказывайте о ваших приключениях.
Я сказал, что не было никаких приключений.
Жженый засмеялся.
– Я ведь, мил-человек, и обидеться могу. Я же, мил-человек, тоже своего рода личность, с душою и телом. Буду, так сказать, обижен и огорчен. Сижу здесь, скучаю, а вам, выходит, со мною и поговорить, как вы выражаетесь, западло.
Никогда я так не выражался.
– Что вас интересует?
– Всё, – отрезал Жженый и упер взгляд в Настю.
Настя, умница, молчала.
– Вы, видимо, вели журналистское расследование?
Да, вели, подтвердила Настя. Жженый посмеялся, давая понять, что не верит ни одному нашему слову.
– Вам знаком этот человек?
Жженый сунул Насте фотографию Гургена.
Нет, он ей не знаком.
– А вам?
– Вы меня уже спрашивали. В прошлый раз.
– Его убили.
– Как убили? – вырвалось у Насти.
Это лишнее, детка, молчи.
– Петр Пафнутьевич, – сказал я, – какое нам дело, что кого-то убили. Вы, полагаю, каждый день имеете дело с убийствами.
Жженый удивился, почему меня не интересует убийство очередного кавказца, если я веду эту тему. Я сказал, что веду много тем.
Зазвонил телефон. Жженый поговорил и по обыкновению принялся паясничать:
– Вот, мил-человек, тоже преинтереснейшее дельце. Давно преступников вычислили и следим за ними, наблюдаем. Пасем, так сказать. Вы спрашиваете, почему не арестуем?
Ничего подобного мы не спрашивали.
– А зачем раньше времени дергаться? Мне, может, доказательства нужны, чтобы были как дважды два – четыре. А может, мне такие доказательства нужны, чтобы дважды два выходило восемь. А может, мне и совсем никаких доказательств не нужно. Без доказательств, милчеловек, оно как-то удобнее получается. Вот и ходят они у меня на веревочке. Никуда, родимые, не денутся. Это они думают, что свободные, а они у меня вон где, – Жженый сжал кулак. – Я, может, их и вовсе арестовывать не буду. Может, они мне на что сгодятся?
Жженый плотоядно улыбнулся. Я глядел на него с ненавистью.
– Это подло, – ни с того ни с сего выпалила Настя.
– Вы тоже так считаете? – спросил меня Жженый.
– Я так не считаю.
– Иуда, – сказала мне Настя, задумчиво и грустно.
Я не успел удивиться «Иуде», как пришлось удивляться Жженому.
– Ошибаетесь, барышня, – сказал Петр Пафнутьевич. – Тут уж скорее апостол Петр отрекается от Учителя. Иуды в чистом виде в жизни практически не встречаются. Уж поверьте моему опыту.
Настя поверила. Я видел, что с ней снова происходила перемена – из куры она превращалась в оборзевшую борзую. Пока что превращение происходило внутри, внешне почти не проявляясь. Но оно непременно проявится. Жди, Жженый.
– Кстати, вам знакома эта вещь? – спросил Жженый и положил на стол Настино кольцо. Или перстень, я не разбираюсь. Неважно. Важно, что Настино.
Я сжал челюсть. У Насти покраснели уши.
Нет, эта вещь нам не знакома.
– Кто бы сомневался, – сказал Жженый. Разочарование в его словах странным образом смешивалось с иронией. – Это кольцо, – Жженый взял паузу, – или перстень нашли в кармане Гургена.
– Мало ли что Гурген носил в карманах, – сказала Настя.
– Какой Гурген? – спросил Жженый.
