Я взяла лежавший перед зеркалом нож и повернула так, чтобы он напоминал скальпель на маминой фотографии времен медицинской школы. Труп лежит на столе, а она стоит с тремя другими женщинами в белых халатах. Все, похоже, в хорошем настроении. И, что невероятно, на запястье у мамы часы, а на пальце кольцо – золотое, с зеленым камнем.
Что я обнаружила, взяв в руку нож, когда вскрыла тело на странице? И гадалка, на которую я наткнулась в Нью-Йорке, – что там она сказала? Что мою фамилию в замужестве будут помнить, но и девичью не забудут.
Еще она сказала, что у меня будет две девочки, что мы останемся вместе до самой моей смерти и что у меня предраковые клетки в матке. Но две дочери были у моей бабушки, Магды. Это она оставалась с мужем до самой своей смерти, у нее были предраковые клетки, и она умерла от рака. И это у нее были две фамилии – девичья и в замужестве, тогда как у меня только одна, вот эта.
Если сказанное гадалкой правда и три поколения женщин в моей семье действительно прокляты, то, заглянув поглубже в труп, я вижу, что проклятие сильнее поразило мою прабабушку, чем меня. Ее семья была так бедна, что жила в доме с земляным полом, и они с мужем умерли от гриппа, потому что не могли позволить себе купить лекарство. После них осталось четверо детей-сирот, которые попали в Аушвиц, и там одного убили. Как же проклята я? Никак. Мне всегда сопутствовала удача, хотя я ничем ее не заслужила.
Однако же никакую книгу бабушка не написала, так что гадалка, должно быть, говорила об этой. И скорее всего, когда она сказала о каком-то мужчине: «Можешь вверить ему свою жизнь», имела в виду меня.
Мое второе имя – Магдалена. Моя мама как бы вставила в меня свою маму. Так что, возможно, гадалка обращалась и ко мне, и к Магдалене во мне.
* * *
Думаю, я воспользовалась своей обычной скромной печалью, чтобы подобраться к печали куда большей, не моей. Каждый раз, думая, что расстраиваюсь из-за Майлза, я раздвигала и расширяла эту печаль, чтобы прорыть в ней тоннель. Я использовала наши ссоры, чтобы вызвать слезы – мне требовалась боль, чтобы прикоснуться к печали куда более далекой и глубокой и попытаться исцелить ее.
Потом я вспомнила предсказательницу: «Вы можете сказать: «Если он не мой, не могли бы вы отправить этот шар боли туда, где ему следует быть?» Или так: «Я отсылаю его. И, пожалуйста, отошлите его в наилучшем виде, с любовью и свободным от боли. Мне он не нужен, я ему не рада, и он мне не помогает».
Думаю, эта книга и есть та лучшая форма, которую я смогла создать, – с любовью и свободная от боли. Так должна ли я послать ее за океан, туда, где погребена моя бабушка – отдать червям, живущим в земле на ее могиле? Но чем они заслужили эту печаль? Может быть, мне стоит развеять книгу по миру, как пепел – ведь опубликовать книгу почти то же самое, что рассеять пепел из урны – над морем, в лесу, в городе. Где угодно.
* * *
Может быть, я отнесу книгу в мамин дом. Постучу в дверь, подойду к ней и скажу: «Вот она, на этих страницах – печаль твоей матери, и твоя печаль, и моя. Хотя причины названы не все, всего я не знаю».
Она будет читать, а я буду стоять и думать: «Как по-твоему, каждая из нас и мы вместе воздали своей жизнью должное твоей матери? Мы помогли ей? Выполнили нашу работу? Можно ли сказать, что ее жизнь стоит того, чего, по-твоему, она стоит? Это первое, что мы сделали вместе? Ты носила в себе кошмары, и я тоже их носила. Теперь они уйдут? Эта книга развеет твою печаль? Ты можешь наконец отложить то, что еще осталось сделать, и отдохнуть спокойно?»
Может быть, она скажет: «Это ничего, что ты не знаешь всего. Когда я диагностирую рак, называть причины необязательно. Меня только спрашивают, доброкачественная опухоль или злокачественная. Тогда, скажу я, эти слезы, эта печаль, это похожее на опухоль образование – оно, на твой профессиональный взгляд, злокачественное или доброкачественное? Я изучила его самым тщательным образом, и, по-моему, оно доброкачественное. Предлагаю не оперировать. Вырезать опаснее, чем оставить внутри и не трогать».
Я находилась в небольшом городке в нескольких часах езды от дома, выступала с чтениями на литературном фестивале. Дописав последние страницы, я со страхом, не вполне понятным и одновременно хорошо знакомым, отправила их маме. Я попросила ее прочитать то, что я написала, и дать знать, какую фамилию ее матери предпочтительнее использовать – девичью, Беккер, или по мужу, Вальднер.
Потом я выкинула сделанное из головы, и меня наполнила великая радость.
* * *
Впервые после приезда я отправилась ознакомиться с новым местом. Выйдя из домика, в котором остановилась, я прошла по Лайтхауз-стрит до отвесной скалы с видом на залив. Вокруг было свежо и зелено. Дождь лил весь день, но теперь прекратился. Пройдя по берегу, я обнаружила деревянные ступеньки, ведущие вниз, вероятно, к пляжу. Оделась я не совсем подходяще для такой погоды – белая ночная рубашка, серая толстовка и белые кеды. Сделав пять или шесть шагов, я поскользнулась, грохнулась на спину и ударилась ногами о деревянные ступеньки. Я тут же вскочила, словно испуганный зверек, вернулась, ковыляя, на холм и торопливо зашагала через луг. Мимо меня прошла пожилая пара. Они направлялись к скале полюбоваться закатом. Было около девяти, и линию горизонта обозначала лишь красная полоска на затянутом облаками небе. Заметив проступившие у меня на ногах синяки, женщина сказала: «Вам стоит помазать их арникой». Мы стояли и смотрели на закат. Потом мужчина сказал: «Двадцать миль в длину и тридцать километров в ширину – это самый большой соляной пласт в стране». Мы с женщиной этого не знали. Пара ушла, а я задержалась на лугу и смотрела, как темнеет небо. Мне хотелось остаться там на всю ночь, лечь спать на траву и проснуться утром в росе.
* * *
Проснувшись утром в домике, где остановилась, я села и потянулась к столику за телефоном. Электронное письмо от мамы пришло десять минут назад, когда я только-только открыла глаза. Я взяла телефон и прочитала сообщение.
Тема: Это магия!
Я любила маму больше, чем кого-либо на свете, и долгое время она была самым важным человеком в моей жизни.
Когда я забеременела тобой, то даже не думала, что у меня будет сын. Я потеряла маму и должна была получить дочь, чтобы Вселенная снова стала идеальной.
Тебе скоро сорок, а моя мама умерла сорок лет назад. Ты ее не знала, и благодаря тебе она будет жить вечно.
Это волшебство! И да, Вселенная снова идеальна.
Спасибо, милая. Очень тебя люблю.
* * *
И тогда я нарекла это место Материнством, потому что здесь я видела Бога лицом к лицу, и сохранилась душа моя.
