Джесса хлопнула меня по спине.
– Все тот же? – спросила она, читая мои мысли.
Я повернулась, чтобы улыбнуться ей.
– Да, слава богу.
Мы направились к бару, чтобы заказать лимонады, а Кимми и остальные пошли поболтать со знакомыми. Самое плохое в нашей популярности в этом клубе было то, что все знали о нашем несовершеннолетии. Поэтому нас никогда не обслуживали и всегда выгоняли в 22.30. Каждые две минуты меня заключал в объятия какой-нибудь старый знакомый, крича: «КАК ТАМ НА ЮГЕ?» и говоря, что все дико скучали по мне. Было приятно видеть всех, но это отвлекало меня от очень важного дела – набраться храбрости и поговорить с Алфи.
Танцпол медленно забивался желающими посмотреть на выступающих с хороших мест. Группа Ральфа была довольно популярна в Шеффилде, хотя они еще не смогли вырваться в другие города.
Я почувствовала руку Алфи на своем плече.
– Пойдем на наше обычное место? – предложил он.
– Зачем нарушать традицию?
Он повел нас к правой стороне сцены, почти за нее. Однажды Алфи применил физику, чтобы объяснить мне, как распространяется звук и почему это было лучшее место. С тех пор на каждом концерте мы пробирались туда и чувствовали себя самодовольно из-за превосходного знания акустики. Люди начали тесниться позади нас, пытаясь выдавить весом своих тел, но мы стояли твердо, иногда пропуская кого-то вперед. Кто-то пихнул меня, толкая обратно к Алфи, и он схватил меня за плечо, чтобы поддержать.
– Осторожно! – заорал он на толкача, который его проигнорировал. Алфи повернулся ко мне, его рука все еще лежала на моем плече. Он покраснел. – Извини.
– Все нормально. Спасибо.
Мы смотрели друг на друга, его рука не покидала моего плеча, а мне не хотелось, чтобы он ее убирал.
– Нам нужно поговорить, – выпалила я. – Сегодня вечером было бы неплохо.
Алфи улыбнулся.
– Да, конечно. Я собирался сказать то же самое. – Его улыбка стала шире, глаза светились радостью, подтверждая мое подозрение, что он подумал, будто это будет хороший разговор.
И снова мое тело не знало, как реагировать. Одна только мысль о том, что для него все еще не кончено, поколебала мою любовь к Ризу. Или, может быть, это просто возродило мою любовь к Алфи. Я думаю, одно из самых больших заблуждений – что вы можете любить только одного человека в одно время. Подозреваю, что сердце может разделяться. Что оно может вырастить в себе стены камер, специально зарезервированных для каждого, в кого мы влюбляемся, – это позволяет испытывать чувства к разным людям. И эти чувства не влияют друг на друга.
Я не знала, что делать. Ощущала, что время замедлилось, давая мне шанс хорошенько подумать. Я понимала, что разобью сердце Алфи тогда, когда расскажу ему о том, как нарушила нашу сделку. И все же мне очень, очень не хотелось этого делать. Не хотелось разрушать то, что он построил для меня в своем сердце. Мысль о том, что Алфи будет знать… Каждая клеточка моего тела кричала, что это неправильно.
Зал погрузился в темноту, и все начали аплодировать, прежде чем я успела что-то понять. Джесса, стоявшая рядом со мной, обернулась и крикнула:
– Начинается!
Я захлопала в ладоши и закричала. Ральф, по словам других, убитый горем солист, сказал: «Раз, два, раз, два, три, поехали!», – и сцена взорвалась светом, когда они начали со своей самой известной песни Оn a Lazy Afternoon. Все сошли с ума. Ну как «сошли с ума»… Так, как толпа, полная поклонников фолк-музыки, может это сделать.
Я поймала себя на том, что киваю в такт, наслаждаясь глубиной их звучания, хриплым голосом Ральфа. Композиция плавно перетекла в следующую песню. Сет-лист был прекрасен, парни действительно отточили его, с тех пор как я слышала их в последний раз. Я знала несколько слов и подпевала, лицо растянулось в улыбке, музыка на мгновение отвлекла от проблем. Если Ральф и был расстроен, то не позволил этому испортить выступление. Алфи встал позади меня, а потом его руки осторожно обвились вокруг моей талии. Я закрыла глаза, наслаждаясь этим ощущением. И не стала останавливать его, хотя знала, что это неправильно. Он положил подбородок мне на плечо – так мы всегда стояли на концертах. По телу побежали мурашки, когда Алфи тоже стал подпевать. Я стояла там и позволяла этому случиться, потому что была действительно плохим человеком, который реально заслуживает всего, что произошло дальше.
После шести песен подряд Ральф снял микрофон с подставки и дал сигнал включить свет.
– Теперь мы собираемся сыграть одну из наших любимых песен, – объявил он. – Hounds of Love.
Мы ликовали, потому что их исполнение было действительно прекрасным. Я пела эту песню с ними очень много раз, возвращаясь домой после ночной прогулки.
– Но мы хотим сделать что-то немного другое. Сегодня вечером к нам вернулся очень дорогой друг… – Я сразу поняла, что они имеют в виду меня. Да, Ральф оглядел толпу, нашел меня и подмигнул. – Мы можем пригласить на сцену блистательную Амели?
Я покачала головой.
– Она застенчива, но великолепна. Давайте, народ, похлопайте ей!
Начались аплодисменты. Джесса снова обернулась, маниакально улыбаясь.
– ХА-ХА, СЮРПРИЗ! – завизжала она.
– Ах ты свинья!
– Если бы я сказала, ты бы просто испугалась и все испортила. Иди-иди, поднимайся.
Аплодисменты стали громче. Мне немного поплохело, но вот что я вам скажу: мои нервы были не так напряжены, как обычно. Думаю, из-за сложных отношений с Ризом к тому времени они уже набрали прочности.
Я повернулась в объятиях Алфи.
– Ты знал об этом?
Тот покачал головой.
– Нет. Я бы сказал. – Он поднял брови. – Иди на сцену.
Ноги двигались без моего осознанного участия. Я прошептала Ральфу: «Ты труп», когда он помог мне подняться на сцену и обнял меня.
– Давай, это будет весело, – шепнул он мне на ухо. – Во всяком случае, ты поешь лучше меня. Всегда так было.
Люди зааплодировали еще громче, когда мне вручили микрофон и дали табурет. И знаешь что? В тот момент я совсем не нервничала. Смотрела на толпу. Видела так много знакомых, которые заботились обо мне, которые понимали меня. Вспоминала все свои выступления здесь… Мои шеффилдские друзья знали меня только как Амели, девочку, с которой они росли. Все, что я говорила или делала, фильтровалось через тысячи общих прошлых переживаний, в отличие от юга, где меня никто не знал и моя жизнь была похожа на провальное прослушивание.
Я улыбнулась, услышав вступление, и запела.
Как я любила эту песню, особенно в аранжировке Ральфа! Она о страхе любить кого-то, боязни, что это переживание разорвет тебя на части, как стая собак. Я чувствовала себя такой свободной, когда пела своим старым друзьям в моем старом пристанище – как будто последних четырех месяцев не было и я все еще была простой Амели, живущей своей тихой маленькой жизнью в Шеффилде, мечтающей о том, что однажды сможет петь каждый день. На последнем куплете Ральф присоединился, гармонизируя, а затем, без необходимости обсуждать это, мы посмотрели друг другу в глаза, кивнули и оба протянули свои микрофоны, чтобы дать толпе закончить финальную фразу. Все плавно присоединились, крича, заставляя меня чувствовать единение с этими прекрасными людьми.
