Последнее было проделано практически моментально – столпившиеся подле карты охотники издали восторженный вопль, когда над стеной заплескалось белое полотнище, объявлявшее как начало торжища, так и временное перемирие селян с остальным, зачумлённым миром.
Само торжище более всего походило на самый обычный сельский рынок, перенесённый сюда ещё из тех, прежних времён.
Прогуливаясь меж широких деревянных прилавков, собранных без единого гвоздя, Семеров скользил взглядом по пирамидкам яркобоких яблок, по щетинившим пупырчатую щетину огурчикам, рядом с которыми соседствовали тушки птиц – как ощипанных, так и с перьями. Ещё чуть дальше сквозь алое мясо проглядывали белые кости – лежавшие там половинки и четвертинки туш свиней, баранов, телят и даже лосей, ждали своего покупателя.
Пройдя сквозь мясные ряды, Семеров вышел к столам полным копчёностей, за которыми виднелись свисавшие с шестов колбасы и гирлянды сосисочно-сардельной темы. Этот участок он преодолел максимально быстро и, что стоит отметить, задержав дыхание – запах от всего разложенного и развешенного был такой, что желудок, хоть он и был предусмотрительно набит едой, всё одно сводило судорогами, а уж про рот и вовсе говорить нечего.
Его же целью был раздел выпечки, но когда столы полные пирогов, кулебяк, пряников и просто хлеба уже был в пределах досягаемости, кто-то осторожно потеребил его за рукав, одновременно покашливая – негромко, но хорошо различимо в окружавшем их гомоне.
Выдернув рукав из цепких пальцев нахала, Семеров резко развернулся, готовясь задать назойливому зазывале хорошую трёпку.
– Прошу прощения, полковник, – стоявший перед ним старик – судя по резному посоху в руке – он был из числа старейшин, склонил седую голову одновременно и извиняясь, и приветствуя его.
– Я не хотел вас беспокоить, но вы были так задумчивы на этом празднике жизни, – старик повёл рукой в сторону, охватывая пространство вокруг: – Что я просто не мог пройти мимо. Позвольте мне немного развлечь вас, – подхватив его под руку, старейшина двинулся сквозь толпу, немедленно подавшуюся в стороны.
– Мы прежде не были знакомы, – широко шагая старик крепко бил своим посохом по земле: – Можете называть меня Сафаил. Я один из ста…
– Кто вы – я знаю, – высвободив руку, Семеров, предотвращая повторение подобных попыток, заложил руки за спину: – Говорите уже прямо, – остановившись шагах в двадцати от прилавков, он повернулся к старику: – Чего вы хотели?
– Ваша прямолинейность лишь подчёркивает чистоту вашей души, – поклонился Сафаил.
– Я военный, – дёрнул головой в ответ Семеров: – И не люблю тратить время на лишние манёвры. Говорите.
– Скажите, Игорь Семёнович, – переступил с ноги на ногу старейшина, которому очень хотелось пройти вдоль торговых рядов держа полковнику под руку. Всё же, в местной иерархии, Семеров стоял куда как выше него и такая прогулка, со стороны выглядевшая как встреча старых друзей, пусть и по факту таковой не являвшаяся, должна была сильно повысить его статус.
– А… А давайте пройдёмся? – Решив, что прямолинейность будет сейчас к месту, протянул он руку к полковнику, но тот, подтвердив согласие коротким кивком, зашагал рядом с ним, так и не расцепив сцепленных за спиной рук.
– Скажите, Игорь Семёнович, – вышагивая рядом и нацепив на лицо безмятежное выражение, поинтересовался Сафаил: – Вы не устали?
– Я? – Вопрос застал Семерова врасплох, и он чуть не ляпнул простое «нет», лишь в самый последний момент сумев удержаться. То, что вопрос был с подвохом, было ясно, но вот как отвечать? Тут было необходимо славировать между нежеланием вести диспут на религиозные темы – в том, что старейшина клонит туда Семеров и не сомневался и, одновременно, ответить так, чтобы не нарушить хрупкое сотрудничество, установившееся между их сторонами.
Старейшина же, по-своему истолковав его вопрос, сам пришёл ему на помощь. Завладев рукой полковника – тот собирался почесать лоб, стимулируя мыслительный процесс, он, блеснув в сторону торговых рядов победной улыбкой, сдвинулся с места, увлекая Семерова за собой.
Сафаил торжествовал – задуманное удалось ему полностью. Их совместная прогулка и вправду выглядела – со стороны, разумеется, как встреча двух хорошо знакомых людей. При чём один из них был задумчив и полон печали, в то время как второй, спокойный и уверенный в себе старец, поводил посохом, поясняя полковнику нечто, несомненно мудрое и поучительное.
– Вы живёте среди мёртвого камня, – приподняв посох, старейшина мазнул его концом по горизонту: – Мертвый камень, холодное железо и, что особо тяжко такому человеку как вы, – конец посоха качнулся в сторону полковника: – Тяжко такой чистой душе, как ваша – вы окружены людьми, чьи разумы зачумлены.
– Не такая же она у меня и чистая, – усмехнулся Семеров, припоминая как выгонял за стену рыдавших людей, не желавших работать.
– Не чистая, – немедленно согласился с ним Сафаил, которому сейчас было совершенно наплевать на любые слова полковника – важно было время, проведённое рядом с ним:
– Но всяко чище иных. А вот у нас, – посох вновь взлетел вверх, указывая на горизонт: – Всё живое. Дома – из дерева, одежда – из хлопка и льна, а души чисты, да непорочны. Вам, друг мой, – старейшина повернулся на месте, остановившись так, что они оба встали лицами к торговым рядам: – Вам жениться надобно! А девушку – чистую и послушную, я вам подберу.
– Мне?! Жениться?! – Выдернув руку, рассмеялся Семеров и Сафаил немедленно поддержал его смех – лучшего окончания их беседы и быть не могло: – Вы шутите!
– Ни в коем разе, Игорь Семёнович, – отсмеявшись, посерьёзнел старец: – Хорошая жена подобна якорю. Подумайте, я прошу вас, – он коротко поклонился, подводя итог разговору: – Подумайте, Игорь Семёнович.
– Всенепременно, – продолжая улыбаться Семеров козырнул и не тратя более времени на подобный, пустопорожний бред, двинулся в сторону хлебных рядов, давно уже искушавших его ароматами свежей, нет – свежайший, выпечки.
Взяв с тарелки очередной бублик, Семеров разломил его на три куска. Выбрав из образовавшейся троицы один, чем-то неуловимым показавшейся ему лучше других, он принялся не спеша намазывать маслом один из его концов. Когда ложечка наконец опустела, то там выросло нечто островерхое, неумолимо напоминавшее знаменитую Фудзияму, что немедленно вызвало у Семерова кривую усмешку. Продержавшись несколько секунд масляная гора начала оплывать, грозя закапать стол, но полковник был неподвижен.
Глядя поверх разрушавшегося конуса, он видел свою жену.
Ту самую, о которой говорил старейшина.
Сидевшая напротив него девушка смущённо теребила конец толстой, соломенного цвета, косы, изредка постреливая ярко голубыми глазами. Вся она была, что называется "в теле", или, говоря более культурным языком, напротив него сидела мечта Кустодиева, прославившегося воспеванием истинно Русской, с его точки зрения, красоты.
– Вот же… – Раздавшийся стук в дверь моментально испарил бывший почти осязаемым образ и Семеров, всё ещё не сумевший выбросить из головы посетившее его наваждение, торопливо закинул в рот кусок бублика, с бесформенной жёлтой кляксой на конце.
