Вы прикололи флаг на мой лацкан со словами: «Мы болеем за тебя». Сегодня, стоя перед вами, я надеюсь, что не подвел вас.
Несколько лет назад я встретил принца. И, хотя я не понимал этого тогда, его страна взрастила и меня.
По правде говоря, мы с Генри были вместе с начала этого года. Правда заключается в том, что, как многие из вас читали, каждый день мы боролись с тем, что все это могло означать для наших семей, наших стран и нашего будущего. Правда заключается в том, что нам обоим пришлось идти на уступки, стоившие нам сна, чтобы обеспечить себе достаточно времени и поделиться этим со всем миром на своих условиях.
Но мы не получили такую свободу.
Однако правда состоит еще и в одной простой истине: любовь невозможно сломить. Америка всегда в это верила. И поэтому мне не стыдно стоять сегодня там, где стояли президенты, заявляя, что я люблю его – так же, как Джек любил Джеки и Линдон любил леди Берд. Каждый человек, несущий бремя наследия, выбирает себе партнера, с которым готов его разделить, которого люди Америки впустят в свое сердце, в свои воспоминания и книги по истории. Америка: он – мой выбор.
Как и бесчисленное множество других людей, я боялся заявить об этом во всеуслышание из-за возможных последствий. Именно вам я говорю: я понимаю вас. Я один из вас. Пока я нахожусь в Белом доме, ваш дом тоже будет здесь. Я – сын президента Соединенных Штатов, и я – бисексуал. История запомнит нас.
Если я могу просить народ Америки только об одном, то вот моя просьба: прошу, не позволяйте моим действиям повлиять на ваше решение в ноябре. Решение, которое вы примете в этом году, – это нечто гораздо большее, чем я мог бы когда-то сделать или выразить словами, и оно определит судьбу всей страны на долгие годы. Моя мать, ваш президент, настоящий боец и победитель, которого заслуживает каждый житель Америки, чтобы в течение еще четырех лет наша страна продолжала расти, развиваться и процветать. Пожалуйста, не позволяйте моим действиям тормозить этот прогресс. Я прошу СМИ не фокусировать внимание на мне и Генри, а только на кампании, ее политике, а также жизнях и условиях существования миллионов американцев, которые поставлены на карту в этих выборах.
И, наконец, я надеюсь, что Америка будет помнить, что я все еще дитя, которое она взрастила. Моя кровь все еще там: Ломета, Техас, Сан-Диего, Калифорния и Мехико. Я все еще помню звук ваших голосов с той сцены в Филадельфии. Каждое утро я просыпаюсь, думая о ваших родных городах, о семьях, с которым встречался на митингах в Айдахо, Орегоне и Южной Калифорнии. Я никогда не надеялся стать кем-то иным, кроме того, кем я был для вас тогда и кем я являюсь сейчас – сыном президента, искренне вашим на словах и в поступках. И, надеюсь, что в день инаугурации в январе я все еще продолжу им быть.
Первые двадцать четыре часа после речи проходят как в тумане, но несколько картинок запечатлеваются в мозгу Алекса до конца его жизни.
Первая: на следующее утро после выступления на Национальной аллее собирается новая толпа, самая большая из всех, что ему приходилось видеть за последнее время. Из соображений безопасности Алекс остается в стенах резиденции. Генри, Джун, Нора, он сам и трое его родителей сидят в гостиной на втором этаже, чтобы посмотреть прямой репортаж на CNN. Посреди передачи на экране появляется Эми, стоящая перед ликующей толпой в желтой футболке Джун с надписью: «История, а?» К футболке приколот радужный флаг. Возле нее стоит Кэш, на его плечи взгромоздилась жена Эми в джинсовой куртке, в которой Алекс узнает ту самую куртку, которую Эми расшивала в самолете в цвета пансексуального флага. Алекс вопит так громко, что проливает кофе на любимый ковер Джорджа Буша.
Следующая картина: сенатор Джеффри Ричардс с лицом полнейшего идиота на CNN заявляет о своей серьезной обеспокоенности способностью президента Клермонт сохранять беспристрастие в вопросах традиционных семейных ценностей из-за того, что творит ее сын в священном месте, выстроенном нашими праотцами. Вслед за ним сенатор Оскар Диас по онлайн-связи высказывается о том, что главная ценность президента Клермонт – это защита Конституции и что Белый дом был построен рабами, а не праотцами.
Следующая картинка: выражение лица Рафаэля Луны, когда, подняв глаза от своих бумаг, он видит Алекса, стоящего в дверях его офиса.
– Зачем тебе вообще нужны помощники? – спрашивает Алекс. – Когда я направился прямиком сюда, никто даже не попытался меня остановить.
Луна в очках для чтения и выглядит так, словно не брился уже несколько недель. Он улыбается немного обеспокоенно.
После того как Алекс расшифровал его сообщение в письме, Эллен позвонила прямиком Луне и без лишних вопросов сообщила, что защитит его от любых обвинений, если он поможет ей убрать Ричардса. Алекс знал, что его отец тоже связывался с Рафом, а Луна знал, что никто из его родителей не держал на него зла. Но это первый раз за долгое время, когда они разговаривают.
– Если ты считаешь, что я не сказал каждому сотруднику в первый же день, что у тебя есть свободный доступ к этому кабинету, то ты глубоко ошибаешься, – говорит он.
Алекс ухмыляется и достает из кармана пакетик Skittles, исподтишка подбрасывая его на стол Луны.
Раф выдвигает из-под стола стул, который стоял возле него нетронутым все эти дни.
У Алекса до сих пор не было шанса поблагодарить Луну, и он понятия не имеет, с чего начать. Он даже не уверен в том, что это необходимо, в первую очередь поэтому он просто наблюдает, как Луна вскрывает пачку и высыпает конфеты на бумаги.
В воздухе висит немой вопрос, который они оба ощущают. Алекс не хочет задавать его. Они только что вернули Луну, он боится, что, задав этот вопрос, он потеряет его вновь. Однако Алекс должен знать правду.
– Ты знал? – спрашивает он. – До того, как все произошло, ты знал, что он собирается делать?
Луна снимает свои очки и мрачно опускает их на бювар.
– Алекс, я знаю… я окончательно разрушил твою веру в меня, поэтому я не виню тебя за этот вопрос, – отвечает он, опираясь на локти. Его взгляд становится жестким и сосредоточенным. – Но ты должен знать, что я никогда в жизни не позволил бы умышленно произойти такому с тобой. Никогда. Я понятия ни о чем не имел до того, как все это произошло. Так же, как и ты.
Алекс с усилием выдыхает.
– Хорошо, – говорит он. Он смотрит, как Луна откидывается на спинку стула, и на тонкие морщинки его лица, ставшие немного глубже, чем раньше. – Итак, что произошло?
Луна вздыхает, испуская из груди хриплый, усталый звук. Этот звук заставляет Алекса вспомнить слова его отца у озера, когда тот говорит о том, сколько Луна по-прежнему скрывает.
– В общем, – начинает он, – ты знал, что я проходил стажировку у Ричардса?
Алекс моргает.
– Что?
Луна издает тихий и грустный смешок.
– Ага, ты бы и не узнал об этом. Чертов Ричардс позаботился о том, чтобы избавиться ото всех улик. Но да, это было в 2000-м. Мне было девятнадцать. Это было еще тогда, когда Ричардс был генпрокурором в Юте. Один из моих профессоров попросил меня об одолжении.
