Вторничным вечером Алекс прячется на крыше резиденции, от ярости нарезая столько кругов по ней, что кожа на пятках лопается и кровь сочится в мокасины.
Кружка с надписью «Америка голосует за Клермонт», которая вернулась к нему с его рабочего стола, упакованная в аккуратно подписанную коробку, валяется, разбитая, в раковине ванной комнаты жестоким напоминанием о том, чего все это стоило Алексу.
Из кухни доносится запах чая Earl Grey, и все внутри Алекса болезненно сжимается.
Два с половиной сна о белокурых волосах, которых касались его пальцы.
Написанное, а затем удаленное электронное письмо из трех строк с отрывком из письма Гамильтона к Лоуренсу: «Ты не должен был пользоваться моей уязвимостью, чтобы проникнуть в мои чувства без моего согласия».
На пятый день Рафаэль Луна останавливает свою пятую кампанию в качестве представителя кандидата, а кампания Ричардса представляет теперь права меньшинств. Алекс моментально попадает в эмоциональный тупик. Он должен либо уничтожить что-то, либо самого себя. В конце концов он разбивает телефон об асфальт перед Капитолием. Экран заменяют к вечеру того же дня. Волшебства не случается – Генри все так же не отвечает.
На седьмой день, утром, Алекс роется в глубине своего шкафа и натыкается на смятую кучу бирюзового шелка – дурацкое кимоно Пеза. Он не вынимал его с самого прилета из Лос-Анджелеса.
Алекс уже собирается швырнуть его обратно в угол шкафа, но внезапно понимает, что в кармане что-то есть. Он обнаруживает смятый листок бумаги. Бланк из отеля, где они ночевали. Той ночью для Алекса все изменилось. Он узнает почерк Генри.
Дорогая Фисба,
Хотел бы я, чтоб между нами не было стены.
С любовью, Пирам
Алекс вытаскивает из кармана телефон так быстро, что чуть не роняет его на пол, вновь разбив вдребезги. Поиск тут же выдает ему, что, согласно древнегреческому мифу, Пирам и Фисба были любовниками, детьми враждующих семей, которые не могли быть вместе. Они могли общаться друг с другом только через тонкую щель в стене, построенной между ними.
Это уже чересчур, черт подери.
Все, что Алекс делает дальше, он помнит как в тумане. Все, что ему необходимо, – это добраться из точки А в точку Б. Достав мобильник, он набирает сообщение Кэшу: «Какие планы на следующие 24 часа?» Вытащив кредитку, которая предназначается для экстренных нужд, он покупает два билета на самолет, первый класс, прямой перелет. Посадка уже через два часа. Международный аэропорт Далласа – Хитроу.
Захра едва не отказывается нанимать для него машину, когда Алекс «имеет наглость» позвонить ей со взлетной полосы Далласа. Когда он приземляется в Лондоне около девяти вечера, уже темно и льет дождь. Выйдя из машины у задних ворот Кенгсинтонского дворца, они с Кэшем тут же мокнут насквозь.
Наверное, кто-то связался по рации с Шааном, потому что он уже стоит в дверях в апартаменты Генри в безупречном сером пиджаке, неподвижный и абсолютно сухой под своим черным зонтом.
– Мистер Клермонт-Диас, – произносит он. – Какая честь.
У Алекса нет на это времени.
– Отойди, Шаан.
– Мисс Бэнкстон позвонила заранее, чтобы предупредить, что вы уже в пути, – говорит он, – о чем вы могли догадаться по той скорости, с которой вам удалось пройти через наши ворота. Мы подумали, что будет лучше, если вы поднимете суматоху где-нибудь в более уединенном месте.
– Отойди.
Шаан улыбается с таким видом, словно ему действительно нравится наблюдать, как два несчастных американца медленно мокнут под проливным дождем.
– Вы же знаете, что уже довольно поздно, и я вполне могу попросить охрану убрать вас отсюда. Никто из членов королевской семьи не приглашал вас во дворец.
– Чушь собачья, – огрызается Алекс. – Мне нужно увидеть Генри.
– Боюсь, что я не могу позволить вам этого сделать. Принц не желает, чтобы его беспокоили.
Огромные капли дождя капают Алексу прямо в глаза. Обойдя Шаана, он принимается кричать в направлении окон спальни принца, в которых горит свет:
– Твою мать… Генри! Генри! Ты, чертов ублюдок!
– Алекс… – раздается позади него беспокойный голос Кэша.
– Генри, кусок дерьма, тащи сюда свою задницу!
– Вы закатываете здесь сцену, – спокойно произносит Шаан.
– Неужели? – спрашивает Алекс, не прекращая орать. – Как насчет того, чтобы я просто продолжил тут кричать, и мы посмотрим, какая из газет напишет об этом первой? – Алекс поворачивается к окну и начинает размахивать руками. – Генри! Ваше гребаное королевское высочество!
Шаан дотрагивается пальцем до наушника.
– Команда «Браво», у нас осложне…
– Во имя всего святого, Алекс, что ты творишь?
Алекс застывает с открытым ртом, собираясь вновь закричать, когда видит Генри, стоящего позади Шаана в дверном проеме, босого, в потрепанных спортивках. Сердце чуть не вылетает у него из задницы. Генри выглядит абсолютно не впечатленным.
Алекс опускает руки.
– Скажи ему, чтобы он впустил меня.
Генри вздыхает и чешет переносицу.
– Все в порядке. Пусть войдет.
– Спасибо, – говорит Алекс, многозначительно глядя на Шаана, которому, похоже, совершенно все равно, умрет ли сын президента США от холода на улице. Хлюпая, он входит во дворец, сбрасывая промокшие ботинки, когда Кэш и Шаан исчезают за дверью.
Генри, который вошел первым, даже не останавливается, чтобы поговорить с ним, и все, что Алексу остается, это следовать за ним вверх по лестнице к его комнатам.
– Очень мило! – кричит ему вслед Алекс, хлюпая промокшими ногами так агрессивно, как только может. Он надеется, что ему удастся хотя бы испортить ковер. – Игнорируешь меня целую сраную неделю, заставляешь стоять под дождем, словно чертов Джон Кьюсак, а теперь даже не разговариваешь? Я чудесно провожу здесь время. Понимаю, почему все вы вынуждены были жениться на своих долбаных кузинах.
– Я бы предпочел не делать этого там, где нас могут подслушать, – говорит Генри, поворачивая налево на лестничной площадке.
Алекс топает следом, проходя за ним в его спальню.
– Делать чего? – спрашивает он, когда Генри закрывает за ними дверь. – Что ты собираешься делать, Генри?
Генри поворачивается к нему лицом, и теперь Алекс видит, что кожа под глазами принца серо-фиолетового цвета, а границы век порозовели. Плечи Генри вновь напрягаются, чего Алекс не видел уже несколько месяцев. По крайней мере, виной тому был не он.
– Я собираюсь дать тебе высказаться, – равнодушно отвечает Генри. – Затем ты уйдешь.
Алекс пялится на него.
– Что? Значит, все кончено?
