– Я не знаю! Наверное! Какие у меня еще есть варианты?
– Тебе больше негде спать? У вас разве там не тысяча лишних комнат?
– Да, но вдруг они вырвутся на свободу? Я смотрел «Парк Юрского периода». Ты знал, что птицы произошли от ископаемых ящеров? Это научный факт. В моей комнате динозавры, Генри. А ты хочешь, чтобы я спал так, будто они не вырвутся из своих клеток и не захватят весь остров в ту же минуту, как я закрою глаза? О’кей, может, твоя белая задница что-нибудь предложит?
– Я точно тебя прикончу, – говорит Генри. – Ты даже не успеешь ничего понять. Нашим наемникам предоставлена свобода действий. Они придут ночью и подстроят все как невероятно унизительный несчастный случай.
– Аутоэротическая асфиксия?
– Сердечный приступ в туалете.
– Боже.
– А я предупреждал.
– Думал, ты сделаешь это более интимно – шелковая подушка на лицо, медленное и тихое удушение. Лишь ты и я. Очень эротично.
– Ха, договорились, – кашляет Генри.
– В любом случае, все это неважно, потому что один из этих долбаных индюков убьет меня еще раньше.
– Я правда не думаю, что… О, здравствуй. – По ту сторону раздаются шорохи, шуршание обертки и звуки тяжелого сопения, отдаленно напоминающего собачье. – Кто тут хороший мальчик? Дэвид передает привет.
– Привет, Дэвид.
– Он… Ой! Это не тебе, мистер Вобблс! Это для меня! – Больше шорохов и приглушенное обиженное «мяу». – Нет, мистер Вобблс! Поганец!
– Кто такой, черт подери, мистер Вобблс?
– Тупой кот моей сестры, – отвечает Генри. – Эта тварь весит около тонны, но по-прежнему пытается стянуть мое любимое печенье «Джаффа». Они с Дэвидом хорошо ладят.
– Что вы там делаете?
– Что я делаю? Я пытался поспать.
– Да, но ты все равно ешь свою «Джаббу», поэтому…
– «Джаффа», господи боже, – поправляет его Генри. – А сейчас, судя по всему, вся моя жизнь под угрозой преследования психически неуравновешенным американцем и парой индюшек.
– И?
Генри издает еще один громкий вздох. Он всегда вздыхает, когда дело касается Алекса. Удивительно, как в его легких еще остается воздух.
– И… только не смейся.
– О, наконец-то, – с готовностью произносит Алекс.
– Я смотрел «Лучшего пекаря Британии».
– Мило. Вовсе не постыдно. Что еще?
– Ну… может быть, я еще… делал одну из тех отшелушивающих масок, – поспешно говорит он.
– О, боже! Я знал!
– Уже жалею, что сказал.
– Так и знал, что у тебя должно быть хоть одно из тех безумно дорогих скандинавских средств по уходу. А у тебя есть крем с бриллиантами?
– Нет! – обиженно отвечает Генри, и Алекс прижимает тыльную сторону ладони ко рту, чтобы сдержать смешок. – Слушай, у меня завтра встреча. Я не думал, что кто-то будет столь пристально следить за тем, что я делаю.
– Вовсе нет. Всем нам нужно держать поры в чистоте, – отвечает Алекс. – Так тебе понравилось шоу про пекарей?
– Оно так успокаивает, – говорит Генри. – Все в пастельных тонах, расслабляющая музыка, и все так милы друг с другом. Так много можно узнать о разных видах бисквитов! Так много, Алекс. Когда мир катится ко всем чертям, или, скажем, ты попал в Большое Индюшачье Бедствие, – просто включи ТВ и растворись в этом бисквитном раю.
– Американские кулинарные шоу совсем другие. Там все потные, играет драматичная музыка, и каждая смена кадров вызывает напряжение, – говорит Алекс. – Шоу «На куски» по сравнению с «Лучшим пекарем» выглядит словно чертовы «Записи Мэнсона»
[21].
– Кажется, это многое объясняет в наших различиях, – говорит Генри, и Алекс усмехается.
– Знаешь, – замечает он. – Ты умеешь удивлять.
Генри делает паузу.
– В каком смысле?
– В том, что ты не такой уж унылый придурок.
– Ух ты, – говорит Генри, ухмыльнувшись. – Я польщен.
– Думаю, ты глубже, чем кажешься.
– А ты считал меня глупой блондинкой?
– Не совсем – просто занудой, – отвечает Алекс. – То есть… твою собаку зовут Дэвид. Разве это не самая скучная кличка на свете?
– Я назвал ее в честь Дэвида Боуи.
– Я… – Голова Алекса кружится от обилия вопросов. – Ты серьезно? Какого черта? Почему тогда не просто Боуи?
– Слишком очевидно, не так ли? – спрашивает Генри. – В каждом должна быть загадка.
– Наверное, – отвечает Алекс. Затем, не успев сдержаться, издает страшный зевок. Он на ногах с семи утра – с самой утренней пробежки перед занятиями. Если индюшки не прикончат его, то это сделает усталость.
– Алекс, – уверенным голосом произносит Генри.
– Что?
– С тобой не случится того, что случилось в «Парке Юрского периода», – говорит он. – Ты не какой-то там герой дешевых комедий. Ты – Джефф Голдблюм
[22]. Иди спать.
Алекс пытается подавить улыбку, которая получается гораздо шире, чем фраза того заслуживает.
– Сам иди спать.
– Я пойду, – говорит Генри, и Алексу чудится, что он слышит странную улыбку в тоне принца. Вообще ему вся эта ночь кажется очень-очень странной, – как только ты положишь трубку.
– Ладно, – отвечает Алекс, – но что, если они вновь начнут вопить?
– Иди спать в комнату Джун, болван.
– О’кей, – говорит Алекс.
– О’кей, – повторяет Генри.
– О’кей, – вновь произносит Алекс. Неожиданно он осознает, что прежде не говорил по телефону с принцем, и у него не было возможности понять, как с ним прощаться. Он в растерянности. И по-прежнему улыбается. Корнбред непонимающе пялится на Алекса. Я тоже ничего не понимаю, дружище.
– О’кей, – еще раз повторяет Генри. – В общем. Спокойной ночи.
– Круто, – запнувшись, произносит Алекс. – Спокойной ночи.
Он кладет трубку и смотрит на телефон в руке так, словно это поможет ему объяснить повисшее в воздухе напряжение.
Алекс встряхивается, берет подушку, одеяло и направляется через коридор к комнате Джун. Вскарабкавшись на ее высокую кровать, он не может избавиться от мысли, что разговор не закончен.
