– Она чешется?
– Нет, только болит. И покалывает.
– Я могу выписать вам крем.
Так как прием стоил 400 долларов, а потратил он всего три минуты своего времени, я была полна решимости получить консультацию, которая бы это окупила, и подала голос из своего угла:
– Моя мама высказала предположение, что у него может быть опоясывающий лишай, и предложила пройти курс противовирусных препаратов.
– Вот как? А кто она по профессии?
– Она врач общей практики.
– Ну в нашей стране каждый врач на чем-то специализируется. У нас нет общей практики.
– Это понятно, но она предложила пройти курс противовирусных препаратов на случай, если это окажется опоясывающий лишай и у нас не будет возможности попасть к врачу.
– Можете прийти на прием еще раз, если это окажется лишай, но я не думаю, что это он.
– В этом-то и заключается проблема: мы завтра уезжаем, придется искать другого врача.
– Значит, вы просто хотите принимать лекарства без учета их побочных эффектов?
– Я не собираюсь их принимать, если это не опоясывающий лишай, – сказал Джем.
– Хорошо, пусть будет по-вашему. Я могу прописать вам трехдневный курс ацикловира.
– Разве нужен не семидневный курс?
Поглядывая на меня, он выписал рецепт на три дня и проводил нас обратно в приемную, где потребовалось более двух часов, чтобы обработать информацию о страховке и произвести оплату. Четыре дня спустя пузыри Джема прорвались, из них потекла жидкость, грудь пронзала сильная боль. Мы обратились к другому врачу, который поставил ему диагноз – опоясывающий лишай. Мы невероятно расстроились, когда пришлось заплатить еще 400 долларов за выписку рецепта на семидневный курс ацикловира.
– Это возмутительно, просто ни в какие ворота.
После того, как разразилась вся эта драма с лишаем, мы решили поменять билеты на отдельное купе на поезд из Лос-Анджелеса в Чикаго, который был шестидесятым по счету, в надежде, что там Джему будет комфортнее спать. Мы лежали на своих полках в момент, когда поезд отправлялся на восток через Калифорнию. Близилась полночь, и я слышала, как наш проводник суетится в коридоре; поезд мчался вперед в кромешной темноте, моя голова билась о стену от его тряски. Я могла дотянуться до дверной ручки даже не вытягивая руку, таким маленьким оказалось купе, чья стоимость была около пятидесяти долларов за квадратный дюйм. По размерам оно напоминало душевую кабину.
– Я не могу спать здесь, – сказал Джем.
– Почему?
– Здесь так тесно, что у меня начинается клаустрофобия.
Скинув одеяло, я спрыгнула с постели, где по-прежнему ударялась головой при тряске, и предложила поменяться. На полу купе не хватало места, чтобы двум людям было где развернуться, поэтому я подождала за дверью, выскочив туда прямо в носках, пока Джем перелез с верхней полки на мою. Затем я забралась наверх и оказалась в пространстве по размеру не больше, чем багажник автомобиля. Пять минут я пролежала в темноте, вспоминая о том, как делала МРТ для диагностики усталостного перелома бедра.
– К черту. Я спускаюсь обратно.
– Я же говорил тебе, я еле-еле мог повернуть голову в сторону.
Мы долго вертелись и крутились, пока нам наконец не удалось улечься вдвоем на полке (при этом выглядели мы словно парочка цирковых уродцев в коробке) и заснуть, пока поезд всю ночь с грохотом и треском мчался вперед.
В качестве компенсации путешествие на «Вожде Юго-Запада» подарило нам невероятное эстетическое удовольствие: из окна открывались по-настоящему живописные виды. Проснувшись и распутавшись из тесных объятий друг друга в Гэллапе, штат Нью-Мексико, мы провели день в тесноте, да не в обиде в своем крохотном купе; пили чай и высматривали в окно животных. Расслышать объявления в издающих шум и треск динамиках было невозможно, и нам приходилось угадывать, где именно мы находимся, или допрашивать об этом проводника, который не проявлял к нам никакого интереса с тех самых пор, как мы взошли на борт и не дали ему чаевых просто за то, что он был достаточно вежлив и поздоровался. Где-то между Нью-Мексико и Аризоной – возможно, это было в Ратоне – мы увидели стадо оленей, они явно испугались и начали удирать, когда поезд, издавая громкие гудки, проник на их территорию. Во время пересечения Тропы Санта-Фе
[41] из окна открылся вид на десятки самцов, которые нежились в золотой траве, их рога крутились из стороны в сторону, напоминая телевизионные антенны, рядом паслись коровы, которые из-за оранжевых бирок в ушах напоминали звезд панк-музыки, и мрачно взирали на проезжающие мимо вагоны. На территории Аризоны повсюду встречались пони с белыми копытцами, они пили воду из прудов; во фруктовых садах бежали ручьи, за занавесью ветвей плакучей ивы робко скрывались крошечные белые часовенки. Шанс оказаться среди природы, столь дикой, какая окружала нас здесь, мог у нас появиться только в одном случае – если бы мы внезапно для самих себя решили отправиться в поход.
Тьма окутывала поезд, пока он пересекал Канзас, к утру поезд уже проехал Миссури, и мы провели последние часы в вагоне-ресторане, завтракая и болтая со Стивеном. Стивен, шестифутовый библиотекарь из Техаса, с волосами до пояса и проблемной кожей на лице, решительно выступал за контроль над оружием, что стало одной из причин, почему он покинул свой родной город Арлингтон, по его словам, он был полон «ублюдков-гомофобов и трансфобов, открыто носящих при себе оружие».
– Ну правда, мне непонятно, чего они так опасаются? Никто не сможет убить тебя или твою семью, кроме такого же белого человека, у которого есть пистолет, – сказал он, перемешивая сахар в кофе.
Несколько пассажиров обернулось и посмотрело в нашу сторону. Я и сама выступала за полный запрет огнестрельного оружия и была рада узнать, что кто-то еще разделяет столь непопулярное в народе мнение и, более того, готов за него бороться. Я решила его слегка спровоцировать.
– Считаешь, что в открытом ношении оружия нет необходимости?
– В оружии вообще нет необходимости. Все довольно просто. Стоит только посмотреть на статистику. Вследствие открытого ношения оружия погибло больше американцев, чем во всех войнах в американской истории, начиная с Войны за независимость.
В вагоне-ресторане повисла тишина, нарушаемая лишь ритмичным стуком колес.
– Поэтому ты и уехал?
– Как я уже сказал, там настроены против ЛГБТ, там живут трансфобные фанатики, сволочи, которые верят в конверсионную терапию. Молодое поколение ЛГБТ выросло в ужасе и страхе, из-за чего нередки суицидальные наклонности и разнообразные психические проблемы, кроме того, гомосексуалисту могут отказать в обслуживании в любом заведении из-за «искренних религиозных убеждений» владельца или персонала. – Стивен выпрямился. – И… Лично я идентифицирую себя как Офелия.
