– Знаешь, Гюрза, – как-то странно проговорил он. – Я сегодня ночью своего брата видел. Во сне.
– У тебя был брат? – удивленно вскинул голову Гюрза. Мика кивнул.
– Близнец.
Гюрза удивился еще больше. Мика никогда не упоминал о брате-близнеце, и это было новостью.
– Где он сейчас?
– Нет его. Он умер, когда нам было по четыре года.
– Прости, – сказал Гюрза.
– Не за что. Ты же не знал, – сухо отреагировал Мика. – У нас был дом в деревне, там жили дед с бабкой, родители матери. Им уже под семьдесят было, но еще крепкие были – бабка дояркой работала, а дед по-разному – кому дрова наколет, кому дом покрасит. Потом бабку корова насмерть зашибла. Дед какое-то время крепился, потом бухать начал – деревня все же. Чуть дом по «белке» не спалил. Но потом мать его к себе взяла, нам тогда по два года было. В городе дед вроде немного отошел, а летом опять запросился в деревню.
Они прошли большой мост, спустились по ступенькам и оказались на каком-то пустыре. Впереди чернели гигантские холмы свалки. Светлые обрывки пакетов и бумаги напоминали снег на горных вершинах.
– Чуешь запах, Гюрза? Знакомый донельзя, – промолвил Мика. Гюрза вдохнул. Да, знакомый донельзя, с этим не поспоришь. Игривый ветерок донес до них этот запах, и череда смутных воспоминаний вихрем пронеслась в его мозгу.
– Что было дальше? – спросил он, и Мика продолжил рассказ:
– Его снова отвезли в деревню. Первое время мать ездила к нему, но потом мы с Димкой долго болели, и около года никаких известий от деда не было. На письма он тоже не отвечал. Мать все собиралась к нему съездить, но нас с Димкой нужно было с кем-то оставить. Была у нас одна соседка – тетя Варя. Редкостная пьянь. Вечно у матери бабки одалживала. Но она была единственная, кто был готов за пятерку посидеть с нами.
Сами того не замечая, друзья шли в сторону свалки. Ноги иногда проваливались в ямы, наполненные студенистой грязью, из-под наваленного мусора то и дело выскакивали потревоженные крысы.
– В этот день мать снова оставила нас с этой алкашкой. А в обед пришел дед. Просто позвонил в дверь, а Варя открыла. Я еще был маленьким, но уже тогда что-то нехорошее почувствовал, как только его увидел. Он был похож… На мумию, которая ожила в каком-то заброшенном пыльном музее, вылезла из своего саркофага и приперлась к нам, воняя бальзамом и старыми бинтами.
При слове «бальзам» губы Гюрзы плотно сжались.
– Эта пьяная манда даже не стала выяснять, кем он нам приходится, и открыла дверь. Он ей: «Я ихний дед». Она «Ах, дед? Замечательно, милости просим, проходите, можете не разуваться, чай, кофе, потанцуем» и прочая херня. Потом снова завалилась спать, а дед вошел к нам в комнату. Я отлично помню, что когда он был у нас раньше, у него были густые, темные волосы. В этот же раз его башка была плешивой, в каких-то язвах и рубцах, я это очень хорошо помню. Словно… он побывал под радиоактивным излучением. Я не помню, о чем он с нами говорил, но я очень хотел, чтобы поскорее пришла мать. Я боялся этого старика. И когда он попросил меня принести свои любимые игрушки, я с радостью помчался в комнату, лишь бы хоть какое-то время не находиться в его обществе. Димка остался с ним.
Из темноты послышался кашляющий лай. Ему вторил другой, более низкий, после чего обе собаки замолкли.
– Пока я набирал игрушки, нарочно медленно, все произошло, – произнес Мика. – Сначала я ничего не понял, просто какой-то шорох. Затем – крик Димки. Гюрза, как он кричал! Мне было страшно, но я не мог устоять на месте. Крик шел из кухни. Когда я заглянул туда, крик прекратился, и я понял почему.
– Почему? – эхом спросил Гюрза. Изо рта вырвалось облачко пара.
– У нас отключили горячую воду. Мать в этот день поставила кастрюлю на плиту, чтобы постирать белье. Даже не кастрюлю, а бак. Этот бак был огромен. Я запросто мог в нем спрятаться и спокойно накрыться крышкой сверху. Так вот, тетя Варя должна была просто кинуть туда белье и дождаться мать. Но она была пьяна и спала, поэтому бак просто стоял на плите, кипел и кипел себе потихоньку.
Мика повернул лицо к Гюрзе, зрачки были расширены:
– Он взял моего брата за ноги и опустил его головой в кипяток, до самых колен. Просто опустил, как большую креветку.
Гюрза выдержал его взгляд. Они пошли дальше, изредка спотыкаясь.
– Я побежал в комнату и спрятался под кровать. Дед пошел за мной. Я забился в самый угол к стенке и свесил одеяло до самого пола. Но он все равно понял, где я, встал на колени и стал упрашивать меня вылезти. Ты понимаешь, Гюрза?! – теперь Мика чуть не плакал. – Этот ходячий труп оставил моего брата вариться в баке, как какую-то сосиску, а меня уговаривал вылезти! И ты знаешь, что самое страшное, Гюрза? Он называл меня именем брата. Он был уверен, что поставил вариться меня, понимаешь?
Гюрза молчал. А что тут можно было сказать? Да, Мика, я все понимаю, прими мои искренние соболезнования?
– Тогда он взял швабру и стал тыкать ею в меня. И все это время в соседней комнате храпела эта драная коза тетя Варя! Я не знаю, чем бы это закончилось, но ему, наконец, надоело стоять раком у кровати, и он пошел в комнату. Скоро я услышал звук работающего телевизора. Когда с работы вернулась моя мать, он сидел в кресле, пил молоко и смотрел новости. А на кухне продолжал вариться мой брат. Все три часа. Когда я вырос, то узнал, что, когда его вытаскивали из кастрюли, у него отвалилась голова и рука. А все волосы с головы остались на дне. Целы были только ноги, так как полностью не уместились в кастрюле. Эти ноги мы и хоронили, все остальное менты потом спустили в унитаз.
– А что дед? – спросил Гюрза, только для того, чтобы хоть что-то спросить.
– Ничего. Суда не было, его по-тихому отправили в психушку. Он умер через два месяца. Варе, этой алкашке, тоже ничего не было – это обязанность матери следить за своими детьми, а не ее. Вот так.
Они снова услышали лай. На этот раз собак было больше.
– Как ты думаешь, они нападают на людей? – вполголоса спросил Гюрза. Он опустил руку на рукоятку ножа.
– А вчера я снова видел Димку, – словно не слыша вопроса друга, проговорил Мика. – Он был таким, каким я его помнил – крошечным карапузом с курносым носом. Только у него были глаза старика. Может, нашего деда.
Мика вздохнул и пнул ногой грязную бутылку.
– Он сказал мне, что мы с ним скоро увидимся, Гюрза. Из чего я делаю вывод, что жить мне осталось немного. Ты думаешь, я свихнулся?
Гюрза не ответил. Он шел и думал, что еще никогда раньше Мика не говорил столь долго.
– Иногда мне кажется, что вместо Димки в том баке должен был оказаться я, – прошептал Мика. – И дед сделал бы мне большое одолжение, убив в детстве…
На небе зажигались все новые и новые звезды, и Гюрза машинально отметил некое несоответствие – ночь на свалке выглядела куда красивее, чем в городе. Правильно, подумал он позже. Тут нет никаких фонарей и огней, кругом темень, а в городе красоту звезд затмевают миллионы фонарей и неоновых вывесок, из-за чего небо и становится похожим на выцветший, застиранный лоскут.
