– Стой, сука, где стоишь, – заорал террорист.
«Он тоже меня видит!»
Дальше все произошло очень быстро. Из боковой двери за прилавком выскочила полная женщина в белом халате. Она ударила алкаша какой-то палкой по голове. Максу показалось, что мужчина сразу же потерял сознание и только рефлекторно опустил ружье и нажал на спуск. Белокурая женщина дернулась, и голубые глаза закрылись.
Макс побежал в ее сторону, но понял, что все закончилось. Он снова стоял в заброшенном магазине. Битые стекла и куски штукатурки хрустели под ногами. Витрины перевернуты.
«Вот что произошло с ней! Какое-то ничтожество решило, что может повелевать судьбами…»
«А ты что сделал с этими долбанутиками?» – голос Максима-плохого.
Макс повернулся и увидел мерзкое отражение. Максим-плохой сидел на перевернутом ящике.
– Как ты оказался здесь? Ты же мое отражение! Мое гребаное отражение! – Бабурин начал отходить к двери.
Максим-плохой поднес указательный палец к виску.
– Я у тебя в голове. И уж поверь мне на слово – я не всегда Максим-плохой. Точнее так – я не самый плохой из нас двоих.
– Я здесь один, – проговорил Бабурин. – Я один, и тебя здесь нет! Тебя здесь не должно быть!
И Максим побежал прочь. Уже возле машины он понял, что плачет. Вытер глаза и сел в машину.
– Бог ты мой, Макс, что ты там делал? Грохнуло так, будто ты там стрельбу устроил.
– Эхо прошлого.
Егор ничего не понял, но спрашивать не стал. Машина плавно тронулась с места.
* * *
Деревенское кладбище ничем не отличалось от городского. Это еще раз доказывает, что после смерти мы все равны. На все наши достижения и регалии, по большому счету, после смерти всем наплевать. Под облетевшей березой стоял гроб, и череда скорбящих проходила мимо, даруя усопшему последний поцелуй. Какая-то плакальщица завыла-запричитала, и ее голос скреб по съежившемуся сердцу Максима. Он уже подошел к страшному двойнику дяди Славы с бумажной ленточкой на лбу. Да, именно двойнику. Макс не признавал в этом осунувшемся синем лице облик того, кто всегда с улыбкой что-то рассказывал. Максим любил слушать старика. Он нагнулся поцеловать покойника, но так и не смог заставить себя коснуться губами ленточки. За пару сантиметров он остановился и поднял голову. Старик смотрел на него.
– Послушай меня в последний раз. Пусти свою Силу на благое дело.
Макс медленно посмотрел по сторонам. Никто не видел ожившего мертвеца. Снова опустил взгляд на гроб. Глаза у дяди Славы были закрыты. Бабурин поспешил отойти.
Он стоял и смотрел куда-то в пустоту.
«Пусти свою Силу на благое дело». Что это было? Даже если и почудилось, все равно это что-то значит. Что? Устроиться в колхоз и истреблять усилием мысли грызунов и насекомых? Это уж вряд ли. На самом деле как запасной вариант это можно использовать.
«Если, конечно, после того как я разберусь с этими тварями, у меня останутся силы».
Один день – одна мышка.
Три выродка наказаны. Владлена Марковича надо оставить на потом. Когда эта мразь поймет, что его «шестерки» подыхают не просто так, он начнет биться в истерике от страха. Вот тогда-то и придет Максим, щелкнет пальцами – и, как говорится, да будет так. Макс еще не знал, как умрет эта тварь, но то, что перед смертью он наделает в свои дорогие штаны, – и к гадалке не ходи.
– Ну что, Максус, поехали. – Подошел Егор. – Бог ты мой, а то на нас как на городских придурков смотрят.
– Помянуть бы надо, – уставшим голосом сказал мужичок в засаленном ватнике.
– Бог ты мой, а где поминки-то?
– А вот как с горы скатишься, и на город. Там через километр АЗС будет, вот аккурат за ней и столовка наша. «Горный хрусталь» называется, – гордо изрек колхозник.
– Бог ты мой, да у вас там и Сильвестр Сталлоне по вечерам поет, наверное?
– Чего? – не понял мужчина в ватнике.
– Я спрашиваю: песни у вас там поют?
– А то. Но нынче ж нельзя. Помер.
Егор взял Максима под локоть и отвел в сторону.
– Бог ты мой, может, не пойдем на поминки? Мы ж не знаем их обычаев. Бог ты мой, а вдруг они городских бьют. И исключительно на похоронах.
Макс вымученно улыбнулся:
– Ничего, отобьемся.
* * *
Над входом в здание столовой висела вывеска с названием: на красном полотне (которых, надо полагать, в любом колхозном клубе в избытке) какой-то умелец криво вывел «Горный хрусталь». Макс и Егор вошли под вывеску – и попали в восьмидесятые. Максим даже сначала подумал, что его мозг опять показывает ему фокусы, как в магазине. Но увидел мужичка в телогрейке, который разговаривал с ними на кладбище, и облегченно вздохнул.
Их усадили за отдельный столик у окна. Посередине стола поставили чашу с кутьей, рядом – бутылку водки.
– Пойду Стаса позову, – сказал Егор и вышел.
Макс повернулся к окну. Пошел дождь. Дорожки воды побежали по стеклу.
– Я знала твоего прадеда.
Бабурин подпрыгнул. Перед ним сидела старуха, на вид лет двухсот. Она взяла его за руку, и Макса передернуло. Ему показалось, что его держит за руку когтистой лапой доисторическая птица. И если он сейчас не вырвется, она утащит его к себе в пещеру и скормит своим уродливым птенцам.
– Он плохо кончил, – прокрякала доисторическая птица.
– Чего вы от меня хотите?! – почти крикнул Макс. Люди за соседними столиками с опаской оглянулись на него.
– Я? Ничего. А вот они будут преследовать тебя до конца твоих дней.
Максим посмотрел туда, куда показывала старуха. Теперь вместо деревенских жителей за соседними столиками сидели покойники. Те, которых он… Макс вырвался и побежал к выходу. У двери налетел на Егора и заорал:
– Поехали отсюда!
– Бог ты мой, а я тебе что говорил?
Отъезжая от «Горного хрусталя», Максим посмотрел в окно. Старуха стояла под дождем и махала ему рукой.
«Он плохо кончил!»
Как только они проехали большую надпись у дороги «Храни вас бог!», Макс успокоился и закрыл глаза.
Глава 12
Егор отказался выпить с Максимом.
– Бог ты мой, – сказал он. – Нельзя пить каждый день. Цирроз печени и алкоголизм – непременные последствия таких запоев.
Да и черт с ними! С циррозами и Егорами. Максима одолевали вновь обретенные воспоминания и тяжелые мысли. Мысли, гнетущие его, когда он трезв. Поэтому две бутылки уже привычно встали на кухонный стол.
Бабурин вернулся в прихожую и разделся. Зазвонил телефон. Кто бы это ни был, Макс решил, что позовет его выпить.