Давай хоть на минуточку сделаем вид, что это возможно. Ты закрой глаза, и я закрою глаза, и станем мечтать об одном и том же. А над океаном наши мечты встретятся и озарят тьму между нами. Ты видишь это, Стью? Видишь сияние в кромешной мгле?
Я тоже не вижу.
Думаю, монахиня не придет к тебе на помощь. Я не нашла в интернете ни словечка про это. Наверное, я с самого начала не верила в успех, потому что меня нисколько не удивило, что она не стоит перед твоей тюрьмой с петицией, подписанной сотней имен. Наверное, я и не надеялась на счастливый конец. Но, по крайней мере, у нас есть мы. Еще несколько дней по крайней мере. Так выжмем из этого все возможное! И начнем там, где остановились: как мы с промокшими насквозь ногами, в хлюпающих башмаках вернулись в библиотеку.
Часть тринадцатая
Прежде чем проститься в вестибюле, мы обо всем договорились: сначала, в выходные, Арон потолкует с Максом, все ему объяснит; потом, в школе, я тоже с ним поговорю (я же не трусиха). Извинюсь и все такое. И мы с Ароном не будем торопить события и дразнить Макса, подождем, пусть переболеет, успокоится, а уж потом я смогу приходить к ним домой. К концу библиотечной смены я внушила себе, что Макс оправится примерно недели через две, а то и меньше, и выберет себе кого-нибудь из того полка девчонок, что сохнут по нему в школе.
– Что это ты такая веселая? – полюбопытствовала мама, когда я залезла к ней в машину.
Тряхнув кудрявыми от дождя волосами, я просияла:
– Очень плодотворная смена выдалась!
– Да ладно! Такой взгляд может означать только одно.
– Мам!
– Я, знаешь ли, помню, каково это быть молодой, – хмыкнула она. – Более или менее, во всяком случае. Ну и кто же он?
– Никто! – воскликнула я, покраснев до ушей.
– Славный, должно быть, никто, – проговорила мама, глядя в зеркало и трогаясь с места. – Но ты поосторожнее, ладно? Вообще, мне не очень нравится, что ты отвлекаешься на мальчиков.
– Ни на кого я не отвлекаюсь.
– Вот и хорошо. Мальчики, они, знаешь, приходят и уходят, а экзаменационные баллы остаются. На всю жизнь остаются.
– Очень романтично, – буркнула я.
Мы выехали на дорогу. Дождь кончился, но брызги из-под колес летели во все стороны и с удивительно приятным звуком. Я заслушалась. И залюбовалась запутавшимся в кронах деревьев серым небом, и машинами на дороге, и магазинами – всем таким обычным, но таким удивительным миром.
– Это правда, детка. У тебя будет еще время для мальчиков, но сейчас в школе у тебя всего один шанс и… – Я вздохнула, мама оборвала себя: – Прости.
Я бросила на нее удивленный взгляд:
– Да ладно, все нормально.
– Нет, не нормально, – мама покачала головой. – Возможно, папа прав насчет меня, – она похлопала меня по колену. – Только ты ему не говори об этом.
Остаток пути мы проехали в молчании, каждая думала о своем. Когда парковались на дорожке, из окна своей комнаты выглянула Соф и тотчас, словно не заметила, что я ей помахала, задернула шторы.
– Что это с ней? – удивилась я, выбираясь из машины.
– Боюсь, настроение у нее сегодня не лучшее, – сказала мама. – Эти девочки в школе…
– Опять?
Мама озабоченно покачала головой.
– Не то чтобы опять… – Она открыла багажник и передала мне большую белую коробку с именинным тортом для Дот. – Смотри не урони! Дорогущий. – Мама подхватила еще три сумки и следом за мной направилась к дому. – Ботинки снять не забудь, Зо. Я вчера разговаривала с учительницей Соф.
– Про Порцию ей сказала?
– Сказала.
– И что она?
Мама понизила голос:
– Сказала, что никакой Порции у них в классе нет.
– Ну, значит, в другом…
– И ни в другом. В школе нет ни одной Порции, – закончила мама, а торт едва не закончил свое существование на полу. – Она все это выдумала, Зо. От начала до конца.
Я не успела переварить все услышанное, как из гостиной вылетела Дот в новой короне и возбужденно «затараторила». Знаками, само собой:
– Это мой принцессин торт?
– Как ты заказывала! – ответила мама. – Как поживает моя особенная именинница?
– Покажи! Покажи!
Мама опустила сумки на пол и приподняла крышку белой коробки. Дот восхищенно уставилась на розовую глазурь, потом ринулась вверх по лестнице и ворвалась в комнату Соф.
– Пошла вон! – взревела Соф.
– Господи, боже мой, иногда она бывает такой раздражительной, – заметила мама. – Хотя удивляться нечему – столько вранья нагородила. Я утром прижала ее к стенке, и она призналась, что все выдумала. Только вот зачем, не говорит.
– Ну, это как раз понятно, – бросила я через плечо, направляясь с тортом на кухню. – Она тебя ревнует.
– К кому? – Мама, захватив шесть свечей, остановилась полюбоваться тортом.
– К Дот.
Мама вскинула голову.
– С чего бы это ей ревновать?
Я пожала плечами.
– Ты же все свое время проводишь с Дот.
Мама как стояла со свечой, которую собиралась воткнуть в торт, так с вытянутой рукой и застыла:
– Но как же иначе, Зои? Она же не слышит…
– Мне можешь не объяснять. Я понимаю, – сказала я, и, знаешь, Стью, впервые так оно и было. – Сердце кровью обливается, когда видишь, как Дот бьется.
Мама сглотнула, стиснула свечи.
– Вот именно.
– Но Соф не легче, мам. Она тоже бьется. Ты или занимаешься с Дот, или ссоришься с папой из-за дедушки, из-за работы, из-за денег. Я не знаю, но уже сил нет слушать, как вы грызетесь и грызетесь… – и поспешно добавила: – Не обижайся! – струхнула, что слишком далеко зашла, что сейчас мне влетит.
– Не буду, – ответила мама, медленно опускаясь на стул, отрешенно глядя на свечки в руке. Я потихоньку двинулась было к двери, но мама меня остановила: – Скажи Соф, что я хочу с ней поговорить, ладно?
Уж не знаю, о чем они толковали, только за обедом глаза у Соф были красные и опухшие. А лазанья была классная – с хрустящей золотистой сырной корочкой. Дот пребывала в самом радужном настроении – хихикала без конца, фыркала, «болтала» не умолкая (в смысле, не покладая рук), взбудораженная предстоящим праздником в боулинге; гадала, что ей подарят друзья, предвкушала, как наденет специальные туфли для боулинга.
– А мне можно будет оставить их себе?
Папа рассмеялся:
– Нет, глупышка! Ты должна будешь их вернуть. Но они будут твоими два часа.
– Целых два часа?
