Я знаю, каково это.
У меня была не женщина. У меня был мальчик. И я его убила. Ровно три месяца назад.
И знаете, что хуже всего? Мне это сошло с рук. Никто не докопался, что это на моей совести. Ни одна живая душа. Я гуляю, где хочу, говорю правильные слова, совершаю правильные поступки, но внутри у меня все кричит. У меня духу не хватает признаться маме, или папе, или сестрам, потому что не хочу, чтобы от меня отреклись. И в тюрьму не хочу, хотя мне там самое место. Вот видите, мистер Харрис, я не такая храбрая, как вы. А из-за смертельной инъекции вы особо не тревожьтесь. Я бы вообще из-за этого не переживала – когда усыпили мою собаку, она, клянусь, выглядела так безмятежно. На сайте говорится, что вы себя никогда не простите, но теперь вы хотя бы знаете, что есть на свете люди куда хуже вас. У вас хватило мужества сознаться, а я ужасная трусиха – открыть свое настоящее имя и то боюсь, даже в письме.
Так что зовите меня Зои. И представим, что живу я на западе Англии, где-нибудь, ну не знаю, неподалеку от Бата, старинного города с древними зданиями и толпами туристов по выходным, фотографирующих мост. Все остальное, что я напишу, будет чистой правдой.
Зои
Сказочная ул., 1
Бат
12 августа
Уважаемый мистер Харрис!
Если вы читаете эти строки, значит, как я понимаю, вам интересно, что я собираюсь рассказать. Здорово, конечно, но на свой счет я это не принимаю, потому что, честно говоря, вам должно быть ужасно скучно в этой вашей камере – делать-то особо нечего, кроме как стихи писать. Они у вас, к слову сказать, хорошо получаются, особенно тот сонет про смертельную инъекцию. Я их читала в вашем профиле на сайте, а после того стихотворения про театр мне стало грустно. Держу пари, когда Дороти пошла по дороге из желтого кирпича, вы понятия не имели, что через сорок восемь часов совершите убийство.
Чудно, я могу написать такое, практически не моргнув глазом. Не соверши я подобное, было бы иначе. Раньше я бы с вами и словом не обмолвилась, а теперь мы с вами одного поля ягоды. Совершенно одного и того же поля. Вы убили человека, которого, как все считали, любите, и я убила человека, которого, как все считали, люблю. Мы оба понимаем, что это за боль, и страх, и горе, и вина, и сотни других чувств, которым и названия-то нет во всем английском языке.
Все думают, я горюю, и особо не донимают расспросами, когда я заявляюсь бледная, похудевшая, с мешками под глазами, и волосы висят сальными клоками. На днях мама заставила подстричься. В салоне я пялилась на посетительниц и гадала: у кого из них грех за душой? Монахиня говорила, идеальных людей не бывает, в каждом есть и хорошее, и дурное. В каждом. Даже в людях, про которых и не подумаешь, что в них может быть что-то скверное. Например, такие как Барак Обама или ведущие «Блу Питера». Я стараюсь думать об этом, когда чувство вины мучает особенно сильно и не дает заснуть. Сегодня это не помогло, и вот я опять здесь. И опять такая же холодрыга, только на этот раз я заткнула щель под дверью сарая старой папиной курткой.
Не помню, как звали ту монахиню. У нее было морщинистое лицо, как изюмина, но такая изюмина, которую еще можно представить виноградиной – кое-где под морщинами проглядывала былая красота. Она пришла к нам в школу за неделю до летних каникул, чтобы поговорить о смертной казни. Она говорила тихим, дрожащим голосом, но все слушали ее затаив дыхание. Даже Адам. Обычно он откидывается на спинку стула и расстреливает девчонок колпачками от ручек, причем метит прямо в голову. А в тот день нам можно было снять капюшоны, потому что никто ничего такого не вытворял, и все, раскрыв рты, слушали про то, как эта старая дама борется за отмену смертной казни.
Она много чего делала. Прошения, протесты, статьи в газетах, письма осужденным, а они ей отвечали и в чем только не признавались. «Типа, в своих преступлениях и все такое?» – спросил кто-то из нас. Монахиня кивнула: «Иногда. Каждый желает быть услышанным». Она еще кучу всего рассказывала, я уж не помню, что именно, потому что как раз тогда меня и осенило, прямо в кабинете религиоведения! Я примчалась домой и сразу бросилась наверх в кабинет, даже не разулась, хотя мама только-только купила бежевые ковры. Включила комп и нашла сайт «Камера смертников», поставив сначала галочку напротив слов «Да, мне восемнадцать лет». Компьютер от моего вранья не вырубился, и сирена не заорала. Я с ходу попала на страницу с информацией о преступниках, желающих завести друзей по переписке, а там вы, мистер Харрис, второй слева в третьем ряду на четвертой странице. Будто только и ждете услышать мою историю.
Часть первая
Не самое оригинальное название, но это живая жизнь, не вымысел. Так, небольшое отступление. Вообще-то я пишу в стиле фэнтези. Если вам интересно, лучший мой рассказ – «Биззл Бэззлбог» – про такого синего мохнатого зверька не зверька, словом, существо, которое живет в жестянке с тушеной фасолью, задвинутой в самый конец буфета в доме одной семьи. Живет там уже много лет, но в один прекрасный день мальчику по имени Мод (настоящее имя Дом, тут дело в зеркальном отображении) захотелось тостов с фасолью. Он открывает жестянку, переворачивает ее вверх дном, и Биззл шлепается на блюдо для микроволновки.
Не знаю, мистер Харрис, давно ли вы пишете стихи. Лично я хочу стать писателем с тех пор, как прочитала «Великолепную пятерку», на которую делала свой первый отзыв в начальной школе. 4,5 звезды из 5 возможных дала я ей, потому что приключение было классное и сокровище они в конце нашли, а ползвезды скинула из-за персонажа по имени Джордж – трансвестит какая-то, ну или почти, и вечно она разговаривает со своей собакой. За отход от реалистичности и скинула.
Сейчас за окном сияет целая куча звезд, и все до единой целенькие, яркие. Может, это инопланетяне ставят Земле наивысший балл, что говорит о том, как мало они о нас знают. Все тихо вокруг, словно мир затаил дыхание в ожидании моего рассказа. И вы небось тоже. Что ж, приступим!
Все началось год назад с неожиданного телефонного звонка. В августе. Целую неделю я собиралась с духом спросить маму, можно ли мне пойти в субботу на домашнюю вечеринку. Не на какую-нибудь там вечеринку, а на вечеринку к Максу Моргану! Приглашены были все. Собирались отметить окончание лета – через пару дней мы возвращались в школу. Как на грех, шансы на то, что мама меня отпустит, практически равнялись нулю. В то время она вообще ничего мне не разрешала, даже пройтись по магазинам с Лорен не пускала – боялась, вдруг меня похитят. И за домашние задания жутко переживала. Посачковать в нашем доме нет никакой возможности, потому что мама бросила свою адвокатскую работу, когда Дот была еще маленькой. Она была болезненным ребенком, вечно то в одной больнице, то в другой. Мама возилась с ней с утра до ночи. И про меня не забывала. Стоило продрать глаза поутру – мама тут как тут: «Какие сегодня уроки?» Вернусь из школы – мама опять тут как тут: «Что задано?» В остальное время она занималась домашними делами. Дом у нас большой, и очень непросто держать его в чистоте, не говоря уж о порядке. Однако маме это удавалось при помощи составленного ей самой графика, которого она неукоснительно придерживалась. Слушая новости по телику, она складывала чистое белье и разбирала носки. И даже лежа в ванной, не расслаблялась, а до блеска начищала краны. Готовила мама всегда много и всегда из лучших продуктов. Яйца от куриц, которые гуляют на свободе, овощи – экологически чистые, мясо от коровы, которая проживает в Эдемском саду или где-нибудь неподалеку. Чтоб никакого загрязнения окружающей среды и никаких химикатов, ничего такого, что может нам навредить.
