– Только не говори мне, что намерен сам идти биться
вместо щенка! – сказал дядя племяннику. – Если ты победишь, люди
скажут, что я допустил подобный исход, поскольку ты мне всё-таки родич и,
значит, я был на твоей стороне. А если будешь побеждён, я опять окажусь
виноват, ведь ты сын моего брата, которого я не первый десяток зим проклинаю, и
люди скажут, что я не мог желать тебе победы!
Винитар на это ответил:
– Я с радостью вышел бы мстить за того, кто спас мне
жизнь, и, право, позаботился бы, чтобы ни у кого не осталось сомнений в
истинности приговора Богов. Но, коли я тебе не гожусь в поединщики,
справедливый кунс, позволь напомнить ещё об одном слове, которое было сказано
под сенью этих деревьев. Ты говорил о бое с собакой и о замене бессильного
сильным. Вот и пускай вместо щенка в поединке бьётся взрослая собака.
– От сказанного отступать грех, – кивнул
Вингоррих. – Да ещё когда совершается суд. Пусть взрослый пёс заменит
щенка. Пусть Имрилл с ним бьётся дубинкой, имея на руке щит. Где эта собака?
Атавид оглянулся… Люди за его спиной подались в стороны,
давая кому-то дорогу. Воины из свиты кунса, ожидавшие, что сейчас из-под ног
деревенских с гавканьем вылетит не в меру храбрая лайка, и уже взявшиеся на сей
счёт зубоскалить, умолкли как морозом побитые. Пёс не протискивался между
людьми и даже не расталкивал их. Люди убирались прочь сами. А от лайки у него
были разве что стоячие уши. Да и то, не от лайки, а скорее от волка. Или от
зверя даже более грозного, чем волк. И он вправду был похож на очень крупного волка.
Но так, как бывают похожи ненавидящие друг друга враги. Он ни на кого не
оглядывался в ожидании, чтобы ему указали врага и дали команду. Он смотрел
только вперёд, на Имрилла, уже снабжённого щитом и дубиной и по-прежнему
усмехавшегося. Никакой хозяин не вёл пса на поводке, но косматую серую шею
охватывал потёртый кожаный ошейник.
И в ошейнике горела на солнце, искристо переливалась крупная
хрустальная бусина…
А ещё у него были серо-зелёные глаза, довольно странные для
собаки, но, чтобы их рассмотреть, нужно было подойти к нему совсем близко, а
подобного желания ни у кого почему-то не возникало.
– Эт-то ещё что такое?.. – невольно вырвалось у
Вингорриха..
– Это, – сказал Винитар, – тот, кто выплыл
вместе со мной из Понора и был взят в лодку сыном старейшины Атавида. Это тот,
кто нашёл убитого Атароха и распутал следы, уничтоженные на берегу, помогая нам
дознаться истины о случившемся. Это дальний родич щенка Звонко, сына суки
Забавы. Это тот, кто будет биться за нашу правду вместо него!
Пёс, как бы в подтверждение, задрал заднюю лапу и окропил
место будущего поединка: Моё! Он не лаял, не рычал, не топорщил на загривке
щетину. Он смотрел на Имрилла, который зло и весело скалился из-за щита. Ты
иссёк рану, но не смог переменить запах, и меня-то ты не обманешь. Ты не
кобель. Ты убил суку. Ты загрыз щенка своего племени, хотя должен был дать ему
покровительство и защиту по святому праву самца. Есть закон, который старше
Людей и даже старше некоторых Богов, которым поклоняются Люди. Ты нарушил его.
Теперь ты умрёшь.
Над головами деревенских беззвучно пронеслась большая
летучая мышь и устроилась на ветви одной из священных ёлок, откуда было удобно
наблюдать за происходившим. Летучая мышь, преспокойно порхающая днём и притом
не чурающаяся шумной человеческой сходки, – дело само по себе до того
необычное, что кто-нибудь пугливый мог бы задуматься, уж не наступают ли
“последние времена”, коими так любят стращать разгульный народ жрецы едва ли не
любой веры. Но воздух над полем был столь густо пронизан жгучими токами
страстей и тягостных напряжений, что на такую мелочь, как крылатый зверёк,
никто даже не покосился.
Имрилл был очень опытным воином. Он знал: решительного
человека убоится почти любая собака, не сидящая на цепи, и дело не в палке.
Имрилл даже без неё взялся бы укротить самого злобного и жуткого на вид кобеля.
Главное, чтобы не было натянутого поводка и на другом конце его – хозяина,
истошно вопящего: “Рви!.. Ку-си!..” Какой пёс в здравом рассудке пойдёт против
человека, если ему нечего защищать?
Всё так, но серый зверь шёл вперёд, расстояние между
поединщиками сокращалось, и нарлак понимал, что схватки не избежать. Для начала
он сделал попытку всё-таки отогнать кобеля. Резким движением подхватил щит и
свирепо заорал, замахиваясь дубиной.
Очень многим собакам такого отпора хватило бы, чтобы поджать
хвост и шарахнуться: “Да ну его, этого мужика, связываться ещё…” Случись такое
теперь, кунс Вингоррих, надо думать, немедля объявил бы поединок законченным,
родственники мальчишки (как там его звали? – Имрилл не запомнил) остались
бы ни с чем, и кто-то из соседей жалел бы их, а кто-то втихомолку посмеивался
бы: тоже выдумали, Божий Суд затевать!., да против кого тягаться решили!., да
кого за себя выставили – собаку…
…Но не случилось. Пёс не шарахнулся, даже не остановился в
смущении, а прыгнул. Прыгнул, опережая вроде бы очень быстрое и неожиданное
движение человека, в самый миг замаха, когда рука с палкой ещё отходила назад.
Задние лапы в пушистых “штанах” взрыли песок – серое тело без разгона взвилось
на сажень вверх, покрывая могучим прыжком последние оставшиеся шаги, и с лёту
обрушилось на поднятый щит.
Чтобы устоять на ногах под этим ударом, требовалось особое
искусство. Тут справился бы мастер кан-киро, но мастер кан-киро, исповедующий
Любовь, вряд ли оказался бы в ответчиках на подобном суде. Никакой Бог или
Богиня не поспешили Имриллу на выручку, и его просто смело. Добротная воинская
выучка взяла-таки своё, в падении он успел как следует огреть пса дубиной, но
этот удар, скользнувший по плотной мохнатой шубе, уже ничего не мог изменить.
Люди, стоявшие слишком близко, прянули прочь от упруго ударивших алых струй:
стремительный зверь, сваливший Имрилла, мгновенно сомкнул челюсти на его горле
– и располосовал до позвонков, как мечом.
– Оттащите собаку!.. – закричал, вскакивая, кунс
Вингоррих.
Это закон естества. Если пёс грызёт человека, человека
хочется непременно спасти, хотя бы дело происходило, как теперь, на Божьем
Суде… Но приказ кунса так и остался неисполненным. Во-первых, никто не посмел.
А во-вторых, пёс отошёл сам. И отряхнулся, разбросав с морды красноватые
брызги. Руки и ноги Имрилла ещё дёргались в последних судорожных движениях, ни
скоро судороги прекратились.
Поединок был кончен.
Мыш снялся с дерева и полетел обратно на носовой штевень
лодки – ждать, пока вернётся хозяин.
“За друга – постою!
За друга я в бою
Суров!” –
Твердит любой из нас
И повторять сто раз
Готов.
Но это лишь пока
Не начался куска
Делёж.
А жизнь как наподдаст –
И друга друг продаст
За грош!
