– Ты очень разумно беседуешь, Атавид, – сказал
Винитар. – Я встречал подобных тебе. Это люди, чьё тело претерпело ущерб
словно бы в отплату за избыток ума. Мало чести кунсу, который избавляется от
способных дать мудрый совет, а потом ведёт своё племя туда, где ждёт дурная судьба.
Имел ли он в виду своего отца, прозванного Людоедом, и его
поход в веннские земли?.. А ведь знай люди Островов, подумалось вдруг
Волкодаву, что Понор – вовсе не поганая дыра на тот свет, а путь в славные и
изобильные земли, если бы кто-то всё же вернулся и рассказал, не пришлось бы им
таскать корабли по льду на катках, переселяясь на Берег, и терпеть смертные
муки, замерзая под пятой ледяных великанов. И кто первым отправился бы.
обживать новые земли, если не племя Закатных Вершин?.. И всё было бы
по-другому, и не угас бы в лесах над Светынью маленький веннский род – Серые
Псы…
А может, кто-то и возвращался, и пытался рассказывать, да
люди не верили?..
* * *
У всякого хозяина душа горит скорее послушать рассказ о
чудесных приключениях гостя. И уж в особенности если дом стоит в глухом углу
вроде Другого Берега, а гость появился такой, что от его рассказа невольно ждут
многого. Но если видит хозяин, – пришлый человек почему-либо не готов
начинать откровенную повесть, – настаивать грех. Лучше подождать, пока
незнакомец осмотрится в доме и разговорится сам. А не разговорится – что ж, его
право так и уйти, не открыв имени-прозвища и ничего о себе не поведав. Даже
Богам случалось неузнанными скитаться среди людей, испытывая гостеприимство
Своих земных чад. И все помнили, что бывало с теми, кто, движимый
подозрительностью или неумеренным любопытством, силой пытался вытянуть у
чудесных гостей, кто таковы.
Оттого Атавид, поняв, что светловолосый воитель с лицом
близкого родича кунса никак не желает отзываться даже на явственные намёки,
отступился без обиды и раздражения и стал просто смотреть, как тот плясал и
кружился, вновь и вновь занося тяжёлый деревянный меч… и, между прочим, тем
самым о себе немало рассказывая. Сам Атавид никакого оружия, кроме рыболовной
остроги, отродясь в руках не держал. И даже не потому, что увечье мешало.
Просто не было необходимости. По озёрам и островам кругом деревни никогда не
шалили разбойники, торговые пути, видевшие богатых купцов, пролегали весьма
далеко, красть у здешних жителей было особенно нечего, а если кто и удумал бы
злое, тот вряд ли легко миновал бы кунса Вингорриха и его молодцов в лёгких,
быстрых лодьях. Однако глаза Атавиду даны были не зря, он кое в чём разбирался
и, узрев мастерство, способен был его распознать. И он безошибочно видел, что к
нему припожаловал из Понора не просто воин, привычный сражаться. Это был вождь.
И потомок вождей. Что будет, когда он встретится со своим… дядей по отцу,
надобно полагать? И чем эта встреча родни отольётся его, Атавида, деревне?..
Старейшина смотрел на упражнявшегося Винитара, подперев
здоровой рукой подбородок. Во всяком случае, он ни в чем не мог упрекнуть ни
себя, ни своего сына. Особенно – сына. А это было самое главное.
* * *
До прошлой ночи знакомство Волкодава со страной Велимор
ограничивалось порубежным замком Стража Северных Врат семь лет тому назад.
Крепость принадлежала Велимору, но стояла вне его границ, охраняя одно из
знаменитых ущелий со скалами, смыкающимися над головой таким образом, что
увидеть разом и привычный мир, и Потаённую Страну никому ещё не удавалось.
Помнится, в то время жизнь подкинула Волкодаву с избытком разных невесёлых
забот, а потому, находясь совсем рядом, в удивительном ущелье он так и не
побывал. И вот теперь он опять соприкоснулся с Велимором, и опять подле него
был кунс Винитар…
Волкодав сидел на заднем дворе, греясь на ласковом
послеполуденном солнышке, и размышлял, было ли это случайным совпадением.
Может, Боги тыкали его, как щенка, носом в одну и ту же лужу, а он,
бестолковый, всё не мог уразуметь, чему его хотят вразумить?..
Пахло сквашенным молоком. Под свесом крыши бревенчатого
амбара висело несколько объёмистых бурдюков. В них отделялись от сыворотки
плотные сгустки: готовился знаменитый козий сыр, который никто, даже народы
прирождённых пастухов вроде халисунцев, не умели готовить так, как сегваны. И
при этом жителям Другого Берега, выходцам с голодных Островов, была присуща
ценимая веннами добродетель бережливости. У них ничего не пропадало даром, в
том числе сыворотка, которую в том же Халисуне в лучшем случае отдали бы
свиньям. Только дома у Волкодава из этой сыворотки напекли бы на всю деревню
оладий или блинов. А здесь скорее всего оставят бродить и сделают хмельной
напиток…
С той стороны амбара доносился перезвон струн и голос
Шамаргана, сопровождаемый хихиканьем девок. Шамарган пел по-сегвански, словно
прирождённый сегван. И баллада была из тех, что любили на Островах: про то, как
Храмн, кунс всех Богов, явился соблазнять синеокую Эрминтар и какое
препирательство вышло у него с упрямой красавицей. Вот только Волкодав,
слыхавший в разное время немало сегванских баллад, от величественных до вполне
непристойных, именно этой что-то не припоминал. История гордой Эрминтар,
ответившей отказом величайшему из небожителей, была вывернута забавным и неожиданным
образом. Распалённый страстью Бог так и этак расписывал свою постельную удаль,
не впадая, впрочем, в похабщину, а Эрминтар всякий раз находила, чем его
срезать.
“Ты думаешь, лишь борода у меня велика? Потом не захочешь и
знать своего муженька!” – “Большая колода – большой и безжизненный груз, А
маленький шершень как цапнет – седмицу чешусь!”
* * *
Волкодав рассеянно слушал. Насколько ему было известно, ещё
лет двадцать назад о Богах-Близнецах складывались песенки, наперченные куда как
покруче той, что распевал Шамарган. Причём складывались самыми что ни на есть
горячими поклонниками Двуединых. Про то, например, как Смерть решила извести
Близнецов и, обернувшись молодой женщиной, отправилась за их головами.
Да только Братья, не растерявшись, взяли красавицу в оборот,
и так ей понравились их объятия и поцелуи, что Незваная Гостья не только
оставила Близнецов до срока в покое, но и стала с тех пор иногда давать пощаду
влюблённым… Теперь всё изменилось, и песни стали другими. Теперь на острове
Толми, в самом главном святилище, сидели люди, должно быть ещё в детстве
разучившиеся смеяться. Нынешнее поклонение было предписано совершать сугубо
торжественно и коленопреклонённо, В храмах без конца рассуждали о мученической
гибели Братьев, ни дать ни взять забыв в одночасье, что кроме мгновения смерти
была ещё целая жизнь, и её, эту жизнь, наполняло всё: и великое, и страшное, и
смешное. Так вот, с некоторых пор было разрешено вспоминать лишь о возвышенном
и скорбном. А за шуточки, в особенности малопристойные, запросто и в
Самоцветные горы можно было угодить. Волкодав в глубине души полагал, что
глупее при всём желании трудно было что-то придумать. Что же это за вероучение,
которое изгоняет из себя смех? И долго ли оно такое продержится?.. Ведь сильные
и уверенные в себе всегда охотно смеются, не обижаясь на остроумную шутку. И,
наоборот, знаков раболепного почтения требует лишь тот, у кого мало причин для
уверенности, что его действительно чтят.
