Тима удивленно посмотрел на него.
– Ты считаешь, что Яна могла… То есть… Но ведь это невероятно! Не вижу абсолютно никакой связи! Если бы дело было в еде, тогда еще ладно, но при чем тут монеты и камни? С нами-то все нормально?
Костя, видя, что Яна больше не показывается из палатки, подошел к ним.
– А я думаю, она от фосфорного слизняка заразилась, – сказал он, и Тима с Антоном поняли, что он слышал их разговор.
– Что она, съела его, что ли? – сразу отверг эту версию Тима.
– А что еще? Просто так жиреть никто не станет. Вот этот червяк зеленый поселился там у нее внутри, заодно яйца отложил…
– Заткнись, ради бога, – попробовал перебить Костю Антон, но того уже было не остановить:
– И все его семейство растет. А в один прекрасный момент она взорвется, а наружу черви полезут… И нам будет полный «банзай» в сиреневых штанах.
Поняв, что несет чушь, Костя сам замолчал, будто удивляясь собственной фантазии.
– Мужики, это и грех и смех, но мне кажется, что скоро мы не сможем спать с Яной в одной палатке. Нам просто не хватит места, – сказал Антон.
– И что ты предлагаешь? Пусть спит снаружи? – спросил зло Тима, и Антон заткнулся.
Они еще без особого интереса потрепались о какой-то ерунде, и разговор как-то сам угас. Костя отсел в сторонку, достал из пакета свои монеты (после долгих споров Дильс вернул ему их) и придирчиво разглядывал их в тусклом свете, отбрасываемом сталактитами, беззвучно шевеля губами. Он напоминал старого тролля, трясущегося над своим горшком с золотом.
Артур с едва скрытой усмешкой следил за суетой вокруг этого глупого придурка Аммонита и не менее придурковатой девки. Как ее, Яна?
Идиоты. Они до сих пор не поняли и, очевидно, никогда не поймут. Если бы Оссхор захотел, он бы за пять минут окутал их жалкий лагерь ядовитой слюной, которая режет все на свете, даже каленое железо, даже алмаз… Но его задача была другой, и он справился с ней отлично. Единственный выход теперь заблокирован на долгие дни, и любой, кто осмелится пройти сквозь паутину Оссхора, превратится в сырой дымящийся фарш. Аммонита тоже нет, и это значительно ослабило Злату, единственную, которая представляла опасность для НЕЕ.
Он молился на НЕЕ. Иначе нельзя, в противном случае от тебя останутся рожки да ножки, как от Оссхора. Ему не было жаль паука – он просто выполнял свой долг. Как и Артур… Но ему было ради чего стараться, ведь ОНО обещало ему встречу. Да, встречу, и он помнил об этом.
Встречу с Катей. Сегодня он снова видел сон и лишний раз убедился, что с ней все в порядке. И скоро он увидит ее. Он грезил этой встречей, и ради нее он был готов на все. Если бы ОНО пожелало убить Дильса, он без раздумий сделал бы это. Но божество пока молчало, и Артур не хотел проявлять излишнюю инициативу, это могло не понравиться ЕМУ… да-да, вполне возможно.
Сегодня утром он с удивлением почувствовал боль в указательном пальце, он был замотан какой-то тряпкой. Стиснув зубы, он разбинтовал его, по ходу дела вспоминая вчерашнюю ночь. Он уже сколол достаточно льда, но работы было еще много. Руки болели, старые мозоли, не успев зажить, вновь лопались, мешая кровь с гноем. И в какой-то момент он испытал самое настоящее наслаждение, и голос, этот нежный голос, с недавних пор прочно обосновавшийся в его мозгу, приказал ему сделать ЭТО. Как в тумане, Артур вытащил из кармана свой перочинный нож, вытащил самое длинное лезвие. Дыхание его участилось, глаза заволокло пленкой, он ощущал приближение оргазма. Затем он медленно, с любовью на лице, ввел лезвие под ноготь пальца. Лезвие вошло глубоко под ноготь, полилась кровь. С широкой улыбкой Артур надавил на лезвие, приподнимая ногтевую пластину, отрывая его от мясного ложа. Обнаженную трепещущую мякоть обдало холодком, но Артур продолжал улыбаться. В момент отделения ногтя от пальца он испытал оргазм, наверное, самый сильный и ошеломляющий за всю его жизнь.
Затем голос ненадолго покинул его, и он как ни в чем не бывало принялся за начатое. Боли в изувеченном пальце он не чувствовал, хотя кровь вовсю капала из раны. Оставалось совсем немного, он уже видел расплывчатые контуры тела под толщей льда. Еще немного… еще чуть-чуть…
Скоро Яна вообще перестала выходить наружу. Вроде ничего особенного, все понимали ее состояние, но… Свои дела она тоже делала прямо там, в палатке. Как ребенок. Примерно в пять утра Тима с Антоном вылетали оттуда пулей. За Яной убирала Злата, с какой-то молчаливой покорностью, Тима помогал чем мог, стараясь не дышать носом. Он ненавидел себя за то, что ведет себя не совсем как подобает мужчине, за то, что Яна вызывает у него глухое раздражение, но ничего не мог с собой поделать.
Кусок не лез в горло, хотя он знал, что есть нужно. Оттуда, где лежала Яна, изредка доносились какие-то булькающие звуки, иногда она стонала, начинала кого-то звать. Он боялся даже смотреть в сторону палатки, в его воображении она казалась ему зловещим склепом. Но если глаза не видели, то уши слышали, не будешь же постоянно сидеть с затычками в ушах?
Злата согрела чаю и попыталась предложить Яне, но та просто оттолкнула ее, чудом не ошпарив себя кипятком.
Ближе к обеду Тух-Тух позвал Тиму поговорить и на полном серьезе высказал предложение, от которого он на некоторое время потерял дар речи.
– Ей нужно помочь уйти. Надеюсь, ты понимаешь, на что я намекаю, – глядя прямо в глаза юноше, сказал Тух-Тух.
– Ты… что, предлагаешь убить ее? – спросил Тима, когда наконец смог открыть рот.
Тот утвердительно кивнул.
– Ты же видишь, как она мучается. Скоро твоя подруга станет настоящей слонихой. Уверен, с мозгами у нее происходит то же самое, – продолжал он с ужасающим спокойствием патологоанатома, который наткнулся на некую малоизученную опухоль. – И это не слоновая болезнь, я знаю точно. Она просто распухает, как грелка, которую накачивают воздухом, и рано или поздно она лопнет. И, судя по всему, у нее разжижаются кости. Интуиция подсказывает мне, что ждать осталось недолго. Один дьявол знает, что с ней, так как в бога я не верю.
– У тебя вытатуирован крест, – почему-то сказал Тима, все еще ошеломленный предложением норвежца. Самое поразительное, что у него даже не возникло мысли послать его по известному адресу и заорать в лицо: «Что ты несешь, проклятый ублюдок!». Нет, он просто стоял, в бессильном отчаянии опустив плечи, и молча слушал его.
– Мой крест не имеет никакого отношения ни к православию, ни к вере в бога вообще, Тимофей. Я знаю одну точку на шее. Айн момент, и все, она просто уснет и даже ничего не почувствует, – с нажимом говорил Тух-Тух. – Даже с ее складками я быстро найду нужное место.
– Нет, Тух-Тух. Я на это не пойду, – сдавленно проговорил Тима.
Норвежец принял свою излюбленную позу (скрещенные руки на груди) и спросил:
– Вам нравится наблюдать за ее страданиями?
С несчастным видом Тима покачал головой.
