Дети уходят из города к чертовой матери.
Дети уходят из города каждый март.
Бросив дома с компьютерами, кроватями.
В ранцы попрятав Диккенсов и Дюма…
[2]Он знал о детях все, этот долговязый хиппи, бродячий уличный музыкант в свитере с растянутым горлом. И он знал все о ней, Галке Евсеевой. Все ее маленькие секреты, интимные тайны и глупые мечты. Лукавые зеленые глаза-рентгены просвечивали Галкину душу насквозь, наполняя ее тягучим, малинового цвета стыдом. Ей хотелось оказаться в этом чудном домике у него на груди, стать поближе к его огромному, гулко стучащему сердцу, и в то же время она до смерти боялась этого. Но томительная музыка тянула за собой, точно впившиеся под кожу рыболовные крючки. А двери то-ли-замка-то-ли-церкви распахивались, выпуская на зеленую шерстяную поляну свитера подозрительно молчаливую ребятню, и хмурые сутулые взрослые следили за своими чадами сквозь витые узоры кованых решеток, украшающих арочные окна, и плясал, отбивая языческий такт раздвоенными копытами, рогатый флейтист с кошачьими зелеными глазами…
Слова песни растворялись в вечернем воздухе, звеня комариным облаком. Галка удивленно утерла рукавом набежавшую в уголок рта слюну. Дудочник уже давно не играл. Деловито убирая удивительную поющую флейту в футляр, он разочарованно мотнул патлатой головой:
– Да, Лиль, твоя правда – не моя она… Слишком сильно сопротивляется. Что-то их с каждым годом все меньше и меньше. – Дудочник печально вздохнул. – А жаль, эта симпатичная…
Нечто в его голосе или во взгляде, которым он мазнул по ее открытым коленкам, осело в Галкином животе куском льда – тяжелым и угловато-острым. Дудочник вынул из заднего кармана джинсов зеленый берет. Неприятный ощупывающий взгляд гулял по Галкиному телу, пока музыкант небрежно разглаживал мятый фетр у себя на макушке. Сунув футляр под мышку, Дудочник элегантно отсалютовал двумя пальцами от виска.
– Auf Wiedersehen, meine Fräulein!
Девушки молча провожали нескладную фигуру глазами, пока та не пропала за очередным изломом уличной архитектуры. Как только зеленый берет исчез, Лиля подхватила Галку под локоть и настойчиво потащила по улице. Вновь поднялся улегшийся было ветер.
– Хорош, чертяка, – неожиданно по-взрослому отметила Лиля. – Чертовски хорош, черт возьми! Будь у меня мозгов чуть поменьше, сама бы за ним ушла…
Совершенно внезапно Галка задумалась: а куда и зачем уводит детей безработный взрослый мужик с неприятным взглядом?
– А что происходит с теми, кто не сопротивляется?
– Какая теперь разница? Ты же не пошла.
– Это ведь он, да? Крысолов из Гамельна? – не отставала Галка. – А что он здесь-то делает?
– То же, что и я, – помогает вам уходить отсюда. Двадцать первый век на дворе. Самолеты, пароходы, интернеты. Что ему, до конца дней своих в этом зачуханном Гамельне сидеть?
Лиля отвечала рассеянно, невпопад. Взгляд подозрительно впивался в темноту появившегося на пути арочного перехода, в котором смутно угадывалось какое-то движение.
– Давай-ка обойдем…
– Ты не ответила.
Евсеева сама не ожидала от себя такой настойчивости, но сейчас она твердо намеревалась получить внятный ответ. Добродушный, мудрый и всепонимающий взгляд Яги соткал вокруг Галкиных приключений атмосферу доброй сказки. А скрытая злоба красивых зеленых глаз Крысолова разъедала ее как кислота.
– Слушай, отстань, а?! – огрызнулась Лиля. – Уводит и уводит, мне-то что? Мое дело – помочь вам отыскать то, чего хотите вы сами. А дальше вертитесь, как умеете. Вас на Лилю – вагон и маленькая тележка, а Лиля на всех – одна!
От неожиданности Галка остановилась посреди улицы. Пробежав по инерции несколько шагов, остановилась и Лиля. Круто развернулась, раздраженно уставившись на внезапную помеху из-под рваной челки.
– И тебе даже неинтересно?
Галке неприятно было это признавать, но… да, равнодушие проводницы сильно ее задело. А та, неожиданно озлившись, вдруг закричала так, что вороны, вяло дерущиеся из-за оброненного кем-то рогалика с маком, проворно взмыли в воздух, подальше от шумных двуногих.
– Топит он вас! Ну?! Что непонятного?! Топит как котят!
– За… за… чем?.. – заикаясь, тихо спросила Галка, враз потерявшая не только веру в добрую сказку, но и весь апломб.
– За городом, – буркнула Лиля. – Откуда я знаю? Может, этот больной сукин сын просто любит топить маленьких детей…
– И ты бы отдала меня? – потрясенная Галка почувствовала, как по спине, перепрыгивая с позвонка на позвонок, побежали мурашки, не имеющие ничего общего с холодом. – Вот так, запросто отдала, зная, что он… что меня…
– Эй-эй, не надо делать из меня монстра! – Лиля отгородилась раскрытыми ладонями. – Я просто помогаю вам уходить из Города, только и всего!
– Но ведь он бы меня убил! Ты сама так сказала!
– Послушай, никто не обещал, что в конце путешествия тебя ждет Земля обетованная. Некоторым Божьим детям суждено к Богу и вернуться. Они не доходят до конца дороги. Некоторые путешествия заканчиваются смертью, и, возможно, именно в этом и состоял смысл и цель этого путешествия, понимаешь? Ваши миры и ваши проводники уникальны. И Дудочник еще не самый плохой, уж поверь мне. Ты еще Некрополита не видела…
Она помолчала и философски добавила:
– К тому же, может быть, он не стал бы тебя убивать. Оставил бы для забавы. Кажется, ты ему действительно понравилась.
Воспользовавшись тем, что остолбеневшая Галка совсем потеряла дар речи, Лиля уверенно потянула ее обходить подозрительный переход по широкой дуге.
Из арочной темноты вслед за ними скользнули шустрые чернильные кляксы. Одна. Две. Три. Каждая выше человеческого роста. Отмечая их путь, по стенам домов расползался пухлый белесый иней.
5
Юный бродяжка никогда не возвращается туда, откуда начал свой путь. Он идет вперед, без колебаний и сомнений. Ведь для покинувшего дом обратная дорога немыслима. Дом примет его обратно, но примет ли бродяжка то место, что когда-то было его домом? Впереди лежат тайные тропы и неведомые миры, и новые звезды станут освещать пыль под его ботинками. Поэтому юный бродяжка никогда не оглядывается на то, что осталось за спиной…
* * *
К вечеру они исколесили весь Город. Из одного конца – в другой, порой даже не один раз. Неутомимая Лиля таскала ее тайными тропинками, знакомыми лишь проводникам да сумасшедшим бродягам, окончательно утратившим связь с реальностью. Галка встречалась с существами столь же необычными, сколь и опасными. При мыслях о некоторых из них у Евсеевой до сих пор съеживалась кожа на затылке. Волна эйфории, вызванная появлением Лили, давным-давно схлынула, оставив после себя выброшенные на берег водоросли растрепанных чувств. Хотелось пить. Хотелось есть. Хотелось в тепло. И совершенно не хотелось переставлять непослушные, промокшие, оледеневшие ноги. Все бы ничего, и можно было передохнуть на скамейке или заскочить в какой-нибудь магазинчик погреться, но… над Городом то и дело сигнальной ракетой взмывал неслышный вой идущей по следу стаи. Галка вновь стала самой собой – испуганной, замученной, уставшей девчонкой. А для Лили этого бесконечного дня будто и не было. Она все так же неслась вприпрыжку, и рыжее пламя на ее голове развевалось от встречного ветра.
