– Это бабка Параська, – узнав знакомую дерганую походку, шепнула Софья.
Скособоченная фигура остановилась, медленно поворачиваясь к троице. Софья как наяву услышала скрип стертых суставов.
– Ускоряемся, – шепнула она и, подавая пример, прибавила шаг.
Вблизи бабка Параська выглядела еще страшнее. Ввалившиеся блеклые глаза, тонкий нос крючком, морщинистая грязно-желтая кожа, жидкая пакля седых волос – ведьма ведьмой. Бескровные губы старухи стянулись в узкую полоску. Опершись двумя руками на трость, она провожала молодежь тяжелым взглядом.
– Добрый вечер, Параскева Петровна!
Софья состряпала вымученную улыбку. Параскева пожевала губами, смачно, с громким харканьем, сплюнула налево.
– Пиру виэ! …саатана перркеле!
– Ходу, ходу! – уголком рта пробормотала Софья, ускорив шаг.
Впрочем, ребята и сами уже непроизвольно прибавили скорость, спеша убраться подальше от полоумной старухи.
– Шизааа! – выдохнул Рублев, едва они отошли достаточно далеко. – Она же старше, чем дерьмо мамонта! Это на каковском она нас крыла?
– На карельском. – Софья опасливо поглядела через плечо, но Параскевы уже и след простыл. – Или на финском, не знаю. Бабушка моя свободно говорила, мама понимала, а я не очень…
– Жуткая бабка! – Хайдуллина поежилась. – А в самом деле, сколько ей лет?!
– Столько не живут. Они с бабулей моей одногодки, вместе по женихам бегали. А бабушка уже шесть лет как умерла. Она всегда про Параскеву говорила, что ее Смерть потеряла.
– Это как? – Веня подался вперед, почуяв интересную историю.
– Ну, если в двух словах: была у Параскевы и бабушки моей общая подружка, которая тут недалеко утопилась… не помню, как звали, пусть будет… ну, Оля, например.
Представив, как Демина, распухшая и рыхлая, плавает в заросшей кувшинками ламбушке, Софья злорадно ухмыльнулась. Понимала, что мелочно, но ничего не могла с собой поделать.
– Там, где мы Параську встретили, есть отворотка в лес, по ней можно до озера добраться. Вот где-то там эта Оля и утопилась. Бабушка не говорила почему, но я, когда маленькой была, всегда думала, что от неразделенной любви. В общем, как-то по зиме бабуля возвращается домой и видит, как Параська в одной ночнушке чешет в лес по этой самой отворотке. Идет, прямая как палка, на крики не реагирует. Бабуля, конечно, побежала за ней…
…неестественно прямая фигура Параскевы маячила шагах в тридцати, у самого леса. Вроде рукой подать, и в то же время все равно что на другом краю Земли. Не успеть, не добежать, не коснуться. Всего несколько ударов бешено колотящегося сердца, и белая, как привидение, сорочка исчезнет среди мрачно нависших деревьев, и тогда… Софье не хотелось думать, что случится, когда за спиной Параскевы сомкнутся мохнатые еловые лапы. Нутро безмолвно кричало – не ходи, не лезь, все равно не спасешь!
Софья видела, что не успевает, но мчалась, летела в бессмысленной попытке настигнуть подругу. Проваливаясь по пояс, загребая валенками снег, падая и тут же поднимаясь вновь. Овчинный тулуп разлетелся тяжелыми крыльями. На затылке сбился в ком пуховый платок – шею не повернуть. Да и некогда по сторонам смотреть – впереди марионеточным шагом задирает голые ноги безмолвная Параскева. Секунда-другая, и сгинет тонкая беззащитная фигурка. Сгинет навсегда.
Тигриным прыжком Софья преодолела оставшееся расстояние, крепко ухватив подругу за локоть. Не удержалась на ногах, ухнула в снег, увлекая за собой Параскеву. Барахтаясь в рыхлом сугробе под тяжестью навалившегося тела, борясь с вялым сопротивлением, наткнулась взглядом на широко распахнутые глаза – бездонные черные ямы на бледно-синем лице. А через секунду обе они – и Параскева, и ее случайная спасительница – истошно кричали от корежащего их смертельного ужаса…
Позже, в низенькой избушке Параскевы, Софья растирала закоченевшие ноги подруги, хлестала ее по щекам, трясла, не давая уснуть. Пыталась отогревать свежезаваренным чаем, но быстро оставила эту затею. У Софьи тряслись руки, а зубы Параскевы стучали, скалывая края фарфоровых чашек. Не от холода, вовсе нет. Все никак не отпускал пережитый страх. Чтобы хоть как-то побороть его, Софья попыталась разозлиться.
– Дура ты бестолковая! Чего тебя ночью голышом в лес понесло?! – зарычала она и тут же поняла, что не стоило этого делать. Ей не хотелось знать ответ. Подняв на нее запавшие глаза, Параскева сбивчиво прошептала:
– Оля п-поз-звала… Я от-каза-лась, ска-ска-зала, ннн-не м-могу больш-ше… А о-они Олю п-прис-слали…
Софье захотелось закричать подруге, чтобы та замолчала немедленно, прямо сейчас, или закрыть уши руками, лишь бы не прикасаться к чудовищной тайне, что сейчас изливалась с трясущихся губ Параскевы. А когда подруга, уже полностью успокоившаяся, закончила…
– Зря ты, Софа, в это влезла. Зря. Теперь мучайся.
…Софья решила, что, придя домой, пойдет в сарай и повесится.
Позже она неоднократно жалела, что ее решимости хватило только на то, чтобы связать петлю. Ни сунуть в нее голову, ни даже перекинуть через балку Софья так и не смогла…
…догнала и вернула обратно. Та от холода уже синеть начала. Когда оклемалась, рассказала бабуле жуткие вещи. Вроде как сидела она, от скуки в окно пялилась, и вдруг идет эта Оля. Параська сдуру ее окликнула, далеко, мол, собралась? Разговорились, как раньше, и Параська уже не понимает, с чего решила, что подружка умерла. А та все зовет ее, пошли, мол, со мной, проводишь, а то одной скучно. Опомнилась уже в избе, когда бабуля ее по щекам хлестала…
– Брр, ужас какой! – передернула точеными плечиками Дина. – Ты в это веришь?
Спросила без иронии, с неподдельным интересом, потому Софья ответила насколько могла честно:
– Ну как верю? Бабуля всегда твердила, что с покойниками разговаривать нельзя. От мертвеца ничего хорошего живому не ждать. А вообще Параскева уже тогда немного не в себе была. Ее тем летом в лесу беглый зэк изнасиловал, чуть не убил, вот у нее кукушечка и тронулась. После такого не только призраки мерещиться начнут.
– Поймали его? – участливо спросила Дина.
– Кого, зэка этого? Без понятия. Может, поймали, а может, в болотах утонул. Тогда с этим попроще было, ну снасильничали бабу, с нее не убудет. Бабулю ведь мою тоже изнасиловали, где-то здесь же. Какой-то ухарь приезжий затащил в лес, избил до полусмерти и изнасиловал.
– Господи, ужас какой! И ты так спокойно об этом говоришь?
– А чего теперь беспокоиться? Бабушка уже умерла, урод этот, я надеюсь, тоже. У всех дедушки как дедушки, а у меня – тварь и насильник, которого я даже в глаза не видела. Подумаешь, великое дело!
Некоторое время шли молча. Размытая дорога сбегала в низинку. Здесь уже ощущалась грядущая ночь. Упала температура, воздух лип к лицу мокрым полотенцем. В избытке вылезли комары.
