– А меж тем сказано на чистом кастильском языке.
– Вероятно, я не знаю всех тонкостей этого наречия.
– Мне очень жаль, что я скверно владею вашим, но могу повторить по-латыни: ede, et liber eris.
Граф даже не раскрыл, а разинул рот. И глядел, не веря своим ушам.
– О чем ты говоришь?
– О том, что ваша свобода – в этом кушанье.
– Я не расположен к шуткам.
– Какие шутки? Ваша свобода в обмен на мое удовольствие при виде того, что вы отужинали со вкусом. Да! И еще одна мелочь…
– Какая?
– Ваша подпись на документе.
Он ткнул пальцем в пергамент. Беренгер взглянул на него так, словно увидел впервые:
– Да ты издеваешься надо мной.
– Вовсе нет.
– И это все, что тебе надо?
– Почти… Откушайте.
Он побарабанил по краю блюда. Потом аккуратно, двумя пальцами взял сочный кусочек баранины и вложил его в руку графа, а тот в нерешительности принял его.
– А что еще? – спросил он.
– Ваш меч.
– Тисону?
– Да. Его.
Граф жевал и с усилием глотал, словно еда застревала у него в горле. Руй Диас протянул ему чашу с вином, и тот сделал большой глоток.
– Ты у меня его отнял.
– Стало быть, и не должен буду возвращать.
Граф взял еще кусок:
– Этот меч стоит двести пятьдесят золотых марок.
– В самом деле? Я думал – больше.
На лице Беренгера Рамона отразилась сложная смесь чувств – досады, удивления, растерянности и облегчения.
– Кушайте, – любезно и настойчиво повторил Руй Диас. – А потом – подписывайте.
Граф в задумчивом молчании разделался с тем, что лежало у него на блюде. Потом окунул пальцы в миску с водой, вытер их о штаны. И тотчас, по знаку Руя Диаса, поднялся со своего места и поспешил к ним брат Мильян с чернильницей, пером и графским перстнем.
– Сволочи, – сквозь зубы процедил Рамон.
Через три дня, под нахмуренным серым небом, грозившим дождем, Беренгера Рамона привезли на границу его владений. Его сопровождали тридцать кастильских всадников, отобранных Руем Диасом, который и сам отправился с ними вместе с Галином Барбуэсом.
Не спеша проехали почти три лиги до старого римского моста – ближайшего к Балагеру. На другом берегу, перед отрогами сьерры Монсек, стоял в ожидании кавалерийский отряд, предназначенный для встречи графа Барселонского. Как и подъезжавшие кастильцы, франки были в полном вооружении, закутаны в черные и бурые плащи. Пронизывающий холодный ветер с далеких заснеженных вершин раздувал полы их одеяний, трепал гривы коней и флажки на копьях.
Подъехав к мосту, Руй Диас остановил кавалькаду, натянул поводья и осмотрелся. Не потому, что ожидал подвоха, а по укоренившейся привычке. И приметливыми глазами воина повел по берегам реки, по холмам, по лесам, густо росшим вдоль обеих сторон дороги.
Барбуэс подъехал к нему:
– Все спокойно, Сид.
– Похоже на то.
Галин, сощурясь, с подозрением разглядывал франков.
– Пойдем на тот берег?
– Поезжай за графом и следи, чтобы тихо себя вел. Ждите моей отмашки.
Он стиснул бока Бавьеки, тронув его шагом. И, приближаясь к мосту, слышал лишь стук копыт и шум ветра в зарослях ладанника и в кронах деревьев.
Все было в порядке, убедился он, в последний раз окинув взглядом место встречи. Франки на другом берегу стояли спокойно и даже расслабленно. Не спуская с них глаз, он подал знак Барбуэсу, спешился и взял коня под уздцы.
Размяв затекшие от долгой скачки ноги, плотнее завернулся в плащ, продолжая разглядывать горы. Шлем, закрывавший половину лица, и кольчуга были еще холодней, чем воздух. Он снова затоптался по земле, разгоняя кровь по жилам окоченевших ног. Снова заныло колено, и дала себя знать рана в плече.
Ветер ослабел, но вершины сьерры царапали брюхо исполинской тучи, – темная и плотная, она заволакивала мраком все на своем пути. Беззвучно вспыхивали в отдалении зарницы молний.
Промокнем до костей, подумал он с покорной досадой.
Приглушенный расстоянием, раскатился гром. И как по сигналу, медленно открывшему створки небес, крупные капли дождя негромко застучали о сталь шлема, начали пригибать к земле листья придорожного кустарника.
Он услышал за спиной приближающийся стук копыт. Оставив позади конвой, верхом на великолепном сером в яблоках «арабе» – Руй Диас самолично отобрал его из числа взятых в бою под Альменаром, – к нему ехал граф Барселонский. Из-под суконного провощенного плаща, который был столь длинен, что покрывал даже круп коня, выглядывали высокие сапоги с золотыми шпорами. На голове сидела изящная дорожная шапочка.
Руй Диас не двинулся с места, глядя, как он подъезжает. Капли-предвестницы ненастья уже превратились в заявленный ливень, в воздухе заколыхалась унылая серая завеса дождевой воды. Не уторапливая неспешный шаг своего коня, граф поравнялся с Диасом, но даже не взглянул на него. Казалось, он, не останавливаясь, поедет и дальше, к мосту, но тут словно бы передумал. Слегка натянул поводья, перевел глаза на кастильца и посулил:
– Мы еще увидимся.
Руй Диас выдержал его взгляд. И шапочка Беренгера, и его рыжеватая борода намокли от дождя, а глаза горели такой неистовой ненавистью, какая только доступна человеку.
– Думаю, да.
Граф придержал коня и даже чуть отвел от лошадиных боков каблуки, как будто теперь решил вовсе не ехать дальше. Он как будто размышлял, что еще сказать на прощанье, чтобы последнее слово осталось за ним.
– Не знаю, право, кем ты себя возомнил… Все, что у тебя есть, ты получил благодаря счастливому случаю. Да и получил не много.
Руй Диас выслушал молча. Что же, так оно и есть, подумал он. И потому вполне искренно кивнул, соглашаясь:
– Верные ваши слова, сеньор. Не много.
– Так что не заносись особенно, что заставил поклясться короля и победил в сражении владетельного графа. За все придется платить.
Руй Диас зябко поежился. Вода уже пропитала ткань плаща и стала просачиваться через звенья кольчуги.
– Знаю, – ответил он бесхитростно.
Граф выругался, а потом сказал:
– Ах вот? Ты знаешь? Ничего ты не знаешь. Ты – всего-навсего бродяга без рода, без племени, без отчизны. И ты, и твои люди, – он показал на Барбуэса и остальных, – гнусные наемники, проходимцы, перекати-поле. Приграничное отребье.
Руй Диас подумал и над этим.
– У меня, сеньор, есть добрый конь и добрый меч. А обо всем прочем Господь промыслит.
