– Прошу вас. Окажите честь моему дому.
Он показывал туда, где на хорошем ковре были разложены кожаные подушки вокруг большого подноса резной меди. Горели толстые свечи в большом канделябре. Дом, такой неказистый снаружи, внутри был очень удобен и отделан с неброской роскошью и большим вкусом.
– Не угодно ли закусить?
– Нет, – ответил Руй Диас. – Мы торопимся.
– Может быть, вина? Настойки на травах? Воды?
– Довольно будет воды.
Хозяин хлопнул в ладоши и, когда слуга принес красивый стеклянный кувшин с водой, сам наполнил стаканы. Все трое уже сидели на подушках вокруг подноса.
– Это и в самом деле – честь для меня видеть вас снова.
Поглядывая друг на друга, они пили холодную чистую воду. Руй Диас отметил, что глаза хозяина светятся не только умом, но и лукавством человека несуетливого и уверенного в себе. Чувствовалась привычка считать деньги и оценивать тех, кто являлся просить их взаймы.
– Мой повелитель Мутаман объяснил мне суть дела, – сказал иудей.
Руй Диас кивнул:
– Тем лучше. Время дорого.
– Само собой разумеется, я ни в чем не могу отказать ему.
– Рад за него.
– Как и вам.
– И это радует. И делает объяснения ненужными.
Руй Диас подумал, что положение, которое занимает этот человек при дворе эмира, – во многом исключительное и вместе с тем – опасное. Собирать налоги и подати для властителя Сарагосы – дело тонкое и сложное, ибо бен-Исхак принимал на себя всеобщую неприязнь, а государь оставался как бы и ни при чем. Своими трудами и стараниями он обеспечивал приток денег в казну, а себе кое-какую прибыль. Если вдруг что-то пойдет не так, если налоговое бремя станет чрезмерным, эмир Сарагосы всегда может сыграть роль Понтия Пилата, свалить все на ненавистного народу иудея, обвинить его в растратах и мздоимстве и пожертвовать его головой. А потом назначить на его место другого.
– Сумма довольно значительная, – сказал бен-Исхак.
– Действительно немалая.
Иудей с подозрением оглядел Мартина Антолинеса, словно спрашивая себя, кто это и что он тут делает. Руй Диас успокоил его:
– Это мой человек. В нашем войске он ведает всем приходом и расходом: следит за распределением добычи, за королевской пятиной и тому подобным. Я ему полностью доверяю. У него в голове есть такое, чего моей не хватает.
Бен-Исхак кивнул:
– Позволите ли называть вас «Сиди»?
– Да, раз уж так принято в ваших краях.
В улыбке, раздвинувшей губы иудея, читались и лукавство, и сомнение, однако лукавство, безусловно, преобладало.
– Восемьсот динаров – огромные деньги, Сиди… Это без малого пять тысяч дирхамов.
– Знаю. И потому я здесь.
Повисло недолгое молчание. Бен-Исхак задумчиво рассматривал перстень у себя на пальце:
– Могу ли говорить с вами откровенно?
– Разумеется.
Иудей поднял голову:
– Ваши гарантии недостаточны…
Руй Диас улыбнулся очень холодно:
– Достаточно было бы и одной, если это – слово эмира Мутамана.
– Да, но обычно принято…
– Обычно принято выполнять его приказы: половина денег – это трехмесячное жалованье войску, половина – расходы на покупку припасов, телег и вьючных мулов.
– Конечно-конечно, с этим все понятно… – заморгал иудей, словно бы не решаясь перейти к сути. – А вот относительно процентов…
И осекся, высоко подняв брови. Как будто спохватился, что сказанное им выходило за границы учтивости. Руй Диас поднес к губам стакан с водой, медленно отпил и поставил стакан назад.
– Никаких процентов. Так мне сказали, и вам следует это уяснить с самого начала.
– Я рискую, Сиди…
– Меньше, чем мои люди и я.
– Да о том ведь и речь… В том случае, если вас… Кхм… В том случае, если судьба окажется к вам немилостива…
– Иными словами, если арагонцы и франки распотрошат нас, то?…
– Не приведи бог, – всплеснул руками бен-Исхак. – Бог не допустит такого несчастья.
– …То вернуть вам деньги будет затруднительно, так?
– Рад, что вы все понимаете. Как тогда я получу их назад?
– Насколько я понимаю, деньги свои вы получаете, собирая подати для вашего повелителя. А останутся лишние – кладете их себе в карман.
Бен-Исхак не без труда проглотил обидные слова.
– Да, но и недостачу я покрываю оттуда же – из своего кармана. И этим все сказано.
– Это меня не касается.
Теперь молчание было продолжительней. Руй Диас хотел, чтобы смысл его слов проник как можно глубже в сознание собеседника.
– Ни единого дирхама сверх долга, Ариб бен-Исхак, – добавил он наконец. – Это следует уяснить непреложно. Помимо займа не получите ни одной монетки. Такова воля эмира.
– Он лично высказал ее?
– Сами знаете, не дело государя вдаваться в такие мелочи… Он дал мне понять это. И думаю, вам тоже.
– Я не получал никакого письменного распоряжения, – с запинкой произнес бен-Исхак.
– Уверен, вам кое-что передали на словах.
– Может, и передали… – сказал иудей, в душе которого повиновение боролось с боязнью понести убытки. – Но – ни слова о том, чтобы простить проценты.
Руй Диас весьма правдоподобно изобразил приступ ярости. Он почти слышал, как внутренне хохочет Мартин Антолинес.
– Простить?! Клянусь Богом и всеми его святыми!.. Вы осмелились употребить это слово, говоря со мной?!
Иудей пошел на попятный и стал поспешно оправдываться:
– Я вовсе не хотел вас обидеть. Я намеревался лишь…
– Так послеживайте за вашими намерениями. Не я затеял этот поход, а ваш эмир.
Ариб бен-Исхак предпринял еще одну слабую попытку протеста:
– Однако платит вам не он, а я.
– Полагаю, Мутаман хочет оставаться в тени. Деньги – материя тонкая.
– Да, – со вздохом признал иудей. – Очень тонкая.
Снова повисло молчание. Бен-Исхак рассматривал свой перстень, а Руй Диас наблюдал за тем, что варится в хозяйском котелке. Если поход на северо-восток провалится, он своих денег назад не получит. И прощай тогда восемьсот динаров.
– На таких условиях я не смогу быть вам полезен, Сиди.
Мартин Антолинес собрался было что-то сказать, но Руй Диас остановил его, опустив ладонь на его руку. Потом с нарочитой резкостью поднялся:
– Спасибо за воду. Доброй ночи.
