Искусство властвовать людьми состоит в знании человеческой природы, а он изучал ее всю жизнь. И дорого платил за каждый урок.
Он добрался наконец до Якуба аль-Хатиба. Тот не шевельнулся и не шагнул навстречу. И не произнес ни слова. Безмолвно и неподвижно, скрестив руки на груди, очень внимательно смотрел, как проходит безоружный кастилец сквозь толпу его воинов – и через это испытание. Быть может, для того, чтобы показать это своим людям. Или – что-то доказать себе самому.
Руй Диас остановился в двух шагах от него. Встретился глазами с Якубом:
– Чего хотят твои люди, раис Якуб?
– Правосудия.
Сухо, кратко, монотонно.
– Не сомневайся – будет, – кивнул в ответ кастилец.
– При всем моем уважении… Мы сами сделаем это, Сиди.
Руй Диас задумался на миг. Всего лишь на миг, но мавр уловил заминку:
– Это случилось на нашей земле.
Кастилец осторожно кивнул, стараясь выиграть время:
– И поэтому мы должны посоветоваться с эмиром Мутаманом.
Якуб решительно качнул головой. Пальцы его обхватили рукоять сирийского меча, висевшего на боку. Солнце, почти уже достигшее зенита, силилось разогнать сумрак его лица.
– Это дело решать не эмирам, а воинам.
Руй Диас размышлял. На самом деле Якуб аль-Хатиб был прав. Обсуждать тут было нечего: почти у самых стен Сарагосы христианин убил мавра. Но если выдать убийцу мусульманам, чтобы те его казнили, все войско взбунтуется.
– Я объявил своим. Того, кто убьет агарянина, повесят, сначала отрубив ему руки.
Мавр недоверчиво округлил глаза:
– И ты вправду намерен сделать это?
В голосе звучало явное сомнение. Руй Диас, смиряясь с неизбежным, вздохнул. Раздумывать с этой минуты уже не приходилось. На карту сейчас были поставлены союз с Сарагосой, порядок и повиновение в войске и его будущее, жизнь всех его людей. Он снова кивнул. Дважды. Постаравшись сделать это медленно и очень спокойно.
– Именно это и намерен.
– И руки ему отрубишь?
– И руки.
Мавр взглянул на своих, а потом – на кастильца. Опаска на лице сменилась удовлетворением. Между светло-русыми усами и бородой возник намек на улыбку.
– И мы это увидим?
Руй Диас пожал плечами:
– Разумеется.
Убийцу завели в дощатый, крытый парусиной сарай, где хранился корм для лошадей. Двое остались охранять вход, двое вошли внутрь.
– Его фамилия Луэнго.
– А зовут как?
– Тельо… Он из наших, из Вивара.
– Не повезло.
– Да уж.
Руй Диас остановился перед человеком, который сидел на тюке сена и при виде вошедших медленно поднялся, звякнув цепью, сковывавшей его руки и ноги.
– Большую глупость ты сделал, Тельо Луэнго. И нам устроил большие неприятности.
Убийца кивнул. Это был дюжий малый с наружностью настоящего бойца – жилистые руки, широкие плечи. И острижен он был коротко, как и подобает бойцу. Кудрявая каштановая борода. На одежде его до сих пор виднелись бурые следы – запекшаяся кровь убитого.
– Знаю, сеньор. И жалею, что так вышло.
– Твое жаление уже ничего не исправит.
Парень не сводил с него глаз. Он держался спокойно – или старался казаться таким. Только моргал чаще, чем обычно моргают люди. Как и все прочее войско, он знал, какой приказ был отдан. И едва ли у него были сомнения насчет того, чем все это кончится, и, судя по его виду, готов был принять свою участь более или менее стойко.
– Есть ли хоть какая возможность?..
Руй Диас холодно качнул головой:
– Никакой.
– Петля или топор?
При этих словах голос его слегка дрогнул. Что ж, это было объяснимо. Петля и топор приводят к одному и тому же, но сами они вовсе не одно и то же.
– Ты же знаешь закон. Все наши знают его.
Парень заморгал еще чаще:
– Я родом из Вивара, Сид.
– Мне сказали.
– Прихожусь племянником Лаину Гарсии. Мы – в родстве с вашим семейством.
Рую Диасу смутно припомнились эти бедные инфансоны, десятиюродные братья его отца. Один сын пошел воевать, а прочие ковыряют клочок принадлежащей им земли. Живут скудно и тяжко.
– Я их знаю.
– Я был с вами с самого начала… Был под Саморой, при Кабре и Толедо. Потом последовал за тобой в изгнание, участвовал в преследовании мурабитского отряда. На старой римской дороге убил двоих мавров.
– Я благодарен тебе… Могу ли что-нибудь сделать для тебя?
Тельо взглянул на Диего Ордоньеса и на стражников так, словно брал их в свидетели:
– Мавр плюнул в меня. Мы схлестнулись… кровь ударила в голову… Это с любым могло бы случиться.
– Конечно. Но случилось с тобой.
Тельо поднял скованные цепями руки:
– Насчет того, что мне отрубят их перед казнью…
Он ненадолго замолчал, не сводя глаз с Сида и не опуская рук. Потом уронил их:
– Я это могу понять… Насчет рук… Не могу сказать, чтобы мне это нравилось… Но умереть в петле – это позорная смерть, сеньор. Недостойная воина.
– Потому я и избрал ее как кару. Для того чтобы впредь не повторялось то, что сделал ты.
– Отрубите мне голову – это будет достойней.
– Конечно. Но тогда мавры не будут удовлетворены.
Тельо, казалось, призадумался – сморщил лоб, понурился так, что борода коснулась груди, – а потом резко вскинул голову. В глазах у него теперь вспыхнула искорка вызова.
– Я – воин!
Руй Диас остался бесстрастен.
– Сейчас ты – просто убийца. А от того, свершится ли правосудие, зависит очень многое. – Он обернулся к стражникам и кивнул на дверь. – Оставьте-ка нас одних. Диего, ты тоже выйди, – сказал он томившемуся от скуки Ордоньесу.
Когда они остались наедине, лицо его изменилось. Потеряло прежнюю непреклонную суровость. Помягчело, сделалось более дружелюбным и даже участливым.
– Если не буду исполнять свои собственные приказы, – объяснил он, – вспыхнет мятеж, прольется кровь. Союз с эмиром развалится, и нам придется из кожи вон вылезти, чтобы выбраться отсюда… Если вообще дойдет до этого.
Он пытливо взглянул на Тельо, который внимательно слушал.
– Понимаешь ты, Тельо Луэнго?
Тот кивнул:
– Понимаю, сеньор.
– Так что веревки тебе не миновать. А что касается рук… Слушай. Мы дадим тебе вина с неким снадобьем – и ты ничего не почувствуешь. И не заметишь. Даже петли. А меж одним и другим пройдет миг, не больше. Все будет очень быстро, уж мы постараемся.
