– Чему ты улыбаешься, Руй?
– Ты упомянул про золото и серебро, и я вспомнил иудеев Бургоса.
– А-а, ну как же! – расхохотался помощник. – Славное было дело.
Было, подумал Руй Диас, но гордиться тут нечем. Но, как говорится, нужда припрет – и чёрта в оруженосцы возьмешь.
– Славное, славное, – продолжал похохатывать Минайя.
Чтобы снарядить и вооружить отряд и выступить с ним в поход, требовалось шестьсот марок золотом и серебром. За три недели до этого, сильно поиздержавшись, Руй Диас стал лагерем возле Арлансонского моста, где к этому времени уже собрались те, кто согласен был последовать за ним в изгнание. Он остро нуждался в деньгах и не знал, где найти их. Тут осенило Мартина Антолинеса – он сейчас был в Агорбе с остальным войском, – седеющего бургосца, давнего боевого товарища, который вопреки приказу короля Альфонса Шестого, рискуя навлечь на себя его гнев, грозивший потерей всего достояния, все же снабжал отряд хлебом, вином и вяленым мясом.
– Есть у меня несколько знакомых иудеев, – сказал он Рую, когда они прогуливались с ним по берегу реки и издали глядели на город, увенчанный замком на холме и колокольней собора Санта-Мария. – Их зовут Уриэль и Элеасар. Может, они сумеют помочь нашему горю… Только придется малость приврать, – добавил он.
– Малость – это сколько?
– В меру.
– Хоть иудеи, хоть нет, я слову своему не изменяю, Мартин. Ты ведь знаешь, я…
– Все знают, кто ты… – перебил его дружески Мартин. – Но ни о чем не беспокойся. Если придется нарушить слово, нарушим мое. Когда речь идет о евреях, я не столь щепетилен.
С этими словами он сделал еще несколько шагов, а Руй Диас погрузился в задумчивость. Он оглядел палатки, поставленные у реки, добровольцев, взиравших на него с гордостью и надеждой, и понял, что дело плохо. Невозможно будет справляться с этим воинством, если в кармане пусто. Они собрались под его знамя, они, как велит обычай, целовали ему руку, чтобы вместе с ним и следом за ним идти добывать себе хлеб насущный. И на нем лежит обязанность хлеб этот им дать.
– Ежели речь о том, чтобы деньгами разжиться, – со вздохом произнес он наконец, – то ложь – это военная хитрость. А ведь мы на войну идем.
– Вот и поручи это дело мне, Руй.
– Господи, прости нас…
– Простит-простит, не тревожься. Деньги-то там нужны, чтобы воевать богопротивного мавра, а потому Господь – на нашей стороне. Да и потом, такое уж у него ремесло – прощать христиан.
И затея Мартина Антолинеса, превосходно разбиравшегося в сути дела, удалась блестяще. Пользуясь именем и славой Руя Диаса, он отправил ростовщикам два железных запертых сундука, заполненных камнями и песком, и сказал, что там лежат драгоценности, дарохранительницы и прочее добро из наследства Химены, супруги Руя Диаса. Все это отдавалось в обмен на требуемую сумму с тем условием, что, если деньги не будут возвращены в оговоренный срок, заимодавцы имеют полное право распоряжаться залогом. Антолинес поставил еще одно непременное условие: поскольку донья Химена – ревностная католичка, не говоря уж о ее чисто женской щепетильности, никто из потомков Авраама не имеет права прикасаться к содержимому сундуков, тем паче что во избежание этого замочные скважины будут залиты свинцом. Все это Антолинес изложил самым естественным тоном и, что называется, глазом не моргнув и ни единым мускулом не дрогнув. Ростовщики удалились посовещаться, но уже через мгновение вернулись и сообщили, что согласны. В самом ли деле они поверили Мартину или ничего другого им не оставалось – теперь уже не важно: одиннадцать тысяч унций в монетах, которыми набили длинные мешки, перешли в руки Мартина. И таким вот манером пребывающий в рассеянии народ Израиля помог отряду Руя Диаса выступить в поход.
Галин Барбуэс и Муньо Гарсия появились из-за отрогов, скача рядом, стремя о стремя. Отпустив поводья, они пригибались ко взмыленным шеям своих коней, нещадно шпорили их. Поспешали.
– Появились! – доложили они, когда Руй Диас и Минайя выехали к ним навстречу.
– Далеко?
– Пол-лиги.
Покуда все четверо углублялись в дубовую рощу, разведчики рассказали, что мавританский отряд летит по старой римской дороге во весь опор, выслав шагов на сто вперед двадцать всадников. Остальные следуют за ними, охраняя тяжело нагруженные телеги, запряженные волами, и длинную цепочку женщин и детей – этих тоже душ двадцать.
– Мужчин среди пленных, что ли, нет?
– Ни одного, – ответил Барбуэс.
Руй Диас кивнул, ибо другого и не ждал. Мурабиты придерживались обыкновения убивать всех пленных мужского пола, начиная с мальчиков, определяя возраст по тому, есть ли уже волосы на лобке. К этому действенному способу отбора стали прибегать и христиане.
– Тяжеловооруженных видели? Много?
– Мы насчитали девятерых всадников в шлемах, кольчугах, с копьями и щитами… Ехали впереди. У прочих – мечи и луки со стрелами, на головах – тюрбаны.
– Дозорные?
– Трое. Но они едут так, чтобы отряд не терял их из виду. Держатся не дальше пятидесяти шагов.
– Больно уж они беспечны, – с подозрением заметил Минайя.
– Думают, что проход к Корвере вполне безопасен. И уверены, что разведчики, которых мы вчера там накрыли, в случае чего, оповестят их. И еще понятно, что они очень спешат.
Доехали до края лощины, где собрались готовые к бою воины. Зрелище радовало глаз. Они ждали, присев в тени или проверяя, туго ли затянуты подпруги. Шлемы, оружие и щиты пока лежали на земле или были приторочены к седлам, но все бойцы уже надели кольчуги или кожаные доспехи, и на вершине каждого древка блестел треугольный флажок. Всего, вместе с монашком, усердно насаливавшим тетиву своего арбалета, и с самим командиром отряда, здесь было тридцать два человека.
Руй Диас доехал до прогалины, остановил коня рядом со своими дружинниками и спешился. Стихли разговоры, все взоры обратились к нему в безмолвном ожидании. Юные воины, никогда прежде не бывавшие в бою, краем глаза посматривали на ветеранов, чтобы понять, как вести себя в эти минуты. Что говорить и когда молчать. Руй Диас в немногих словах, сжато и ясно, описал мавританское войско и план атаки.
– Нападем с двух сторон… Десять бойцов под командой Минайи займутся обозом, пленными и охраной. Другую часть поведу я сам, ударим по основным силам. Педро Бермудес возденет знамя, по бокам от него будут Диего Ордоньес и я… Поскачем плотно, стремя в стремя, не будет места ни для перестроений, ни для одиночного боя. Атака будет одна. Прямо в лоб, стремительно, сомкнутым строем, как я сказал, чтобы одним видом своим сразу же внести замешательство в их ряды. Понятно?
По рядам пробежал шумок, означавший согласие. Руй Диас поднял голову и, сощурившись, взглянул на солнце, поднявшееся в зенит. Стало сильно припекать, и он почувствовал, как под кольчугой и поддоспешником взмокла от пота полотняная рубашка.
