– Ничего не выйдет, Люк. Море со мной не говорит. Я слишком земной. У нас не получится, – сказал он почти грустно.
Жерар действительно пытался, и я считал себя не вправе его разубеждать. У него было внутреннее чувство, и он понимал ситуацию лучше, чем я. Нужно было начинать все сначала. У меня не было актера на главную роль, и это меня уже тревожило. Мы запустили кастинг в США, на восточном и западном побережье, и еще один – в Лондоне.
Восьмой вариант сценария получился лучше, но теперь никто не отваживался мокнуть. Когда до съемок остается совсем немного, фильм становится наиболее уязвим. Люди должны проявить себя, и именно в этот момент дают задний ход.
«Гомон» с трудом смонтировал фильм. ТФ1 еле сводил концы с концами, «Канал+» тоже. Фильм будет на английском, и это им не нравилось.
– Французский фильм должен быть на французском! – кричал хозяин одного канала.
– Фильмы о море никогда не пользуются популярностью! – выдал другой телегений.
Мой фильм столкнулся с чисто французским конформизмом. Вновь я имел дело с хранителями Храма.
Однако экономические мотивы моего решения несложно было понять: фильм на французском одномоментно выходил в десяти странах, фильм на английском – в девяноста. Кино существует не для того, чтобы защищать французский язык. Это не его задача. Фильм может быть снят на английском, но это французский фильм, потому что его режиссер, продюсер, главный герой, его душа, его музыка и вся съемочная группа французские. Ван Гог был голландцем, он написал французские ирисы, а картина висит в Нью-Йорке. Искусство не знает границ и языка, и я всегда буду отстаивать эту идею, что искусство – единственная страна, в которой не нужен паспорт. Пусть министр культуры защищает французский язык, кино тут ни при чем. Кстати, разве фотография или скульптура его защищают? Японцы читают Виктора Гюго на японском, и он остается Виктором Гюго.
Николас Сейду начал проявлять заинтересованность. Ему очень понравился сценарий, и он хотел сделать фильм. Он первым был готов промокнуть и послать всех куда подальше. «Гомон» сделает фильм, с телеканалом или без. Такая радикальная позиция вдруг убедила нерешительных, и все цепочки постепенно выстроились в общий ряд.
У Патриса Леду была идея, как навести лоск на сценарий. Он имел в виду Франсиса Вебера, человека с миллионной аудиторией. Признаюсь, я был настроен несколько скептически. Франсис был королем комедии, и мне казалось, что с дельфином ему будет не так комфортно, как с козлом.
Но у Франсиса была еще и репутация великого сценариста. Он написал их уже почти сотню.
– Позволь ему что-то тебе предложить. Если тебе не понравится, ты ничего не примешь, – добродушно сказал Патрис.
Я согласился и застолбил у Франсиса десяток сеансов.
Он был приветлив и даже радушен. Очень скоро мы приступили к работе.
На первом же чтении он попросил меня рассказать всю историю и беспрестанно прерывал мой рассказ одним и тем же вопросом:
– Почему?
Я отвечал как мог, но на каждый мой ответ он вновь задавал мне все тот же вопрос: почему?
Я начал потеть. Он загнал меня в угол и тыкал пальцем туда, где болело. Я чувствовал фильм, море, бездну, но у сценария не было жесткой структуры. Необходимо было заменить дерево сталью.
Франсис никогда не критиковал мою работу, но высвечивал все ее недочеты. Он и в самом деле мне помогал и знал, как это делать.
Следующие недели прошли превосходно, мы были словно два товарища, которые решали одну и ту же задачу. Очень скоро структура обозначилась четче, сцены встали на свои места, и соперничество между Жаком и Энцо стало более очевидным. Всякий раз, когда Франсис доходил до подводной сцены, он переворачивал страницу, словно не желая этого касаться.
– Когда что-то происходит под водой, ты знаешь, о чем говоришь. Мне тут нечего сказать, – объяснял он.
Он уже знал, что эти сцены будут визуальными и музыкальными и что он не сможет придать им большее значение. Франсис был точен, результативен и уважителен по отношению к работе, которой занимался.
За десять дней с Франсисом я узнал больше, чем со всеми сценаристами, с которыми работал прежде. Благодаря ему сценарий был наконец готов. Мне оставалось только найти актера на роль Жака.
Розанна приехала в Париж, чтобы примерить свои костюмы.
Я был немного смущен, так как у меня еще не было актера, которого я мог бы ей представить.
– Почему бы тебе самому не сыграть? – спросила она как о чем-то само собой разумеющемся.
Моей первой реакцией было тупо ответить:
– Ну… потому что я не актер!
Но Розанна настаивала:
– Он проводит половину времени под водой, и никто эту роль не сыграет лучше тебя. И потом, по части актерства на репетициях ты хорош, а я могла бы тебе помочь, это не так уж сложно! Тебе надо только похудеть на десять килограммов.
Ее доводы были исполнены здравого смысла, но фильм уже представлялся мне достаточно сложным для постановки, чтобы я взял на себя дополнительную работу. И потом, если я буду играть, кто станет мной руководить? Эта идея меня не грела, но в то же время у меня не было другого выхода, к тому же энтузиазм Розанны меня воодушевлял.
Она бесподобная актриса. Если она считала меня способным сыграть и готова была рискнуть, значит, была уверена в том, что предлагала. Поэтому я решил для себя три вещи: держать про запас свою кандидатуру, пройти тесты на актерское мастерство и на всякий случай сесть на диету.
Тесты мы решили провести на следующей неделе. Чтобы давать мне указания, мне нужен был кто-то достаточно твердый, кто не побоится сказать, если у меня будет плохо получаться. Я позвонил Жану Беккеру, с которым познакомился на одном фестивале. Его развеселило предложение провести со мной тесты в понедельник – в выходные мне нужно было лететь в Лондон на последний кастинг.
Мне предстояло посмотреть пять актеров. Четырех англичан и одного американца. Первым приехал американец. Я увидел его в гостиничном люксе. Его звали Жан-Марк Барр.
Меня сразу поразила его красивая физиономия. В его лице было что-то ангельское. Голос у него был тихий, а вид такой же потерянный, как у Майоля на вокзале Сен-Шарль.
На самом деле у него только что угнали машину, он не нашел квартиру и невесту, с которой приехал, и у него не было работы. К тому же, говоря об этом, он смеялся.
Я спросил его, нырял ли он когда-нибудь. Он ответил, что работал спасателем на пляжах Сан-Диего, когда был подростком, к тому же он бегло говорил по-английски и по-французски. Мне показалось, сам Господь послал мне эту жемчужину.
Я поблагодарил Жана Беккера и заменил свои тесты на тесты для Жан-Марка. Я представил его Розанне. Между ними пробежал ток, и Розанна включилась в работу. Я с облегчением отказался от роли. Жаком Майолем будет Жан-Марк. Фильм становился реальностью.
