Вернувшись в Париж, я позвонил Шарлотте. Поскольку она еще не решила, я принял решение за нее. Я убрал ее из моего фильма. По-французски. Шарлотта приняла это спокойно. Мне даже показалось, что я сделал ей одолжение. Я сразу же набрал Изабель Аджани.
– Роль написана не для тебя, но если история тебе понравится, я могу ее переписать, – честно сказал я.
Изабель рассмеялась.
– Мне впервые предлагают сняться в фильме, говоря, что он не для меня, – весело сказала она.
Следует признать, что я повел себя как дурак. В распоряжении Изабель были все сценарии Парижа, и продюсеры коленопреклоненно просили, чтобы она соизволила прочесть то один, то другой.
Я пришел встретить Изабель после передачи на радио, и отдал ей сценарий. Теперь следовало набраться терпения.
Вечером я ужинал с Софи в нашей новой квартире возле площади Пигаль. К нам приехала из провинции ее подруга, которая спала у нас на диване.
Утром, за завтраком, подруга выглядела встревоженной.
– Вы… Вы знаете Изабель Аджани?
– Да, мы делали вместе клип, – ответил я.
– А она могла позвонить вам среди ночи?
Около двух ночи зазвонил телефон и некая женщина, которая назвалась Аджани, оставила мне сообщение.
– И что за сообщение? – ожидая ответа, я был как натянутая тетива.
– Ну… она сказала, что сценарий гениальный и она хочет играть эту роль.
Я чуть не подпрыгнул от радости. Изабель действительно самая великая актриса. За несколько часов она прочла сценарий и уже дала ответ, в то время как Шарлотта мариновала меня несколько месяцев.
Я сообщил об этом в «Гомон». Мой сценарий, который накануне еще нуждался в доработке, за одну ночь стал лучшим сценарием года. Все встало на свои места.
Стинг – Аджани. Я не мог в это поверить. Это будет афиша мечты. Оставалось только урегулировать вопрос с расписанием.
До нас Аджани должна была сниматься у Анджея Жулавского, а Стингу предстояло мировое турне. Свободное время у них не совпадало.
Мы готовились к съемкам на улице Понтье. По невероятному совпадению Жулавский готовил свой фильм в том же здании. Его офис находился через двор от нашего. Оба первых ассистента друг друга знали. Изабель уже работала с Жулавским, и их отношения не выглядели простыми, однако его фильм был в приоритете, и у меня это не вызывало никаких возражений. Нам просто нужно было узнать даты их съемок, чтобы мы могли организовать наши. Однако Жулавский с нами не сотрудничал. Я попытался встретиться с ним, чтобы все ему объяснить, но безуспешно.
Наконец мой ассистент его обнаружил. Он был в кафе напротив. Я тут же спустился туда.
– Здравствуйте, меня зовут Люк. Это я снимаю фильм с Изабель после вашего, – сказал я с широкой улыбкой, выказывая всяческое уважение к этому великому режиссеру.
– Ах, так это ты меня предал? Это ты нанес мне удар в спину? – спросил он в ответ с таким видом, будто уже истекал кровью.
К несчастью для него, я прошел через Пиала. Я знал этот вид животных, которые питаются чувством вины, смятением, растерянностью.
– Вы, должно быть, путаете. Я если уж бью, то только в лицо.
Тон был задан. Теперь можно было пропустить по стаканчику.
– Изабель обожает твой фильм. Она очень ясно дала понять, что ты в приоритете, и я очень рад, что следую за тобой. Надо просто согласовать даты, – спокойно сказал я.
Анджей немного расслабился. Я воспользовался этим, чтобы выразить ему свое восхищение. Сдержанно, иначе бы это выглядело подозрительно.
Он принялся поносить кино, своего продюсера, людей, жизнь. Но за всей этой чернотой были видны только его раны, отсутствие любви. Определенно, у художников это нечто общее. Мы расстались, тепло пожав друг другу руки.
Позже он все-таки нашел другую причину, чтобы не снимать.
Стинг был очень занят, а мы все никак не могли назвать ему даты, и Тоскан так и не удосужился заключить с ним контракт. Итог получился такой, какого я больше всего боялся. Стинг позвонил мне напрямую. Он больше не мог откладывать мировое турне. Он предложил встретиться на следующем проекте и пожелал мне удачи.
Я был опечален, но он такой классный, и у меня не было аргументов, чтобы оспорить его решение. Тоскан был не в лучшем состоянии, и мы начали подготовку к съемкам до крайности бестолково.
Поскольку я все еще оставался поклонником Франсуа Клюзе, я предложил его кандидатуру Изабель Аджани. Роль была совсем не его, но я знал, что он способен сыграть все что угодно. Изабель очень хорошо к нему относилась, но она только что снялась с ним в «Убийственном лете» и предпочла бы играть в паре с другим партнером.
– В этом фильме все по-новому, поэтому следует идти до конца и даже взять на эту роль никому не известного актера, – сказала она.
В то время как все звезды ее уровня стремились лишний раз подстраховаться, Изабель продолжала рисковать. Она хотела, чтобы ее дом был без двери и окон, продуваемым всеми ветрами.
Молодая агентша ушла из крупного и модного актерского агентства, чтобы открыть маленькое собственное. Изабель последовала за ней. Ей нравилось постоянное движение. Ту молодую женщину звали Маржори. Она была франко-американкой, но походила на настоящую жительницу Нью-Йорка. В тот момент у нее было всего три клиента: Изабель Аджани, Жан-Хью Англаде и молодой начинающий актер Кристоф Ламбер, который только что снялся в своем первом фильме у британского режиссера Хью Хадсона. Фильм назывался «Грейстоук: Легенда о Тарзане, повелителе обезьян», и он играл там Тарзана.
Мы тут же нашли общий язык, с первой встречи. Кристоф был подростком, который слишком быстро вырос. У него огромное сердце, и он весь изранен. К тому же он обладал странным обаянием, необычным, словно он с другой планеты. Это его роднило со Стингом. Его каштановые волосы были в полном беспорядке, но это можно было исправить. В моих глазах он обладал очень важным качеством: Кристоф не был порочным. Он был таким, каким и казался: по-настоящему добрым, нежным и наивным. То есть имел все необходимые качества, чтобы стать Фредом в «Подземке». Мы ударили по рукам. Поскольку у Кристофа и Изабель был один и тот же агент, контракт мы подписали за десять минут.
Остальные актеры тоже постепенно подобрались. Конечно, Жан Буиз. Без него снимать просто невозможно. Это наше все. Еще я предложил небольшую роль Изабелле Садоян, его жене. Ришар Боренже, помнивший маленького Люка, терпеливо слушавшего его из глубины бара, согласился на роль продавца цветов. Жан-Пьер Бакри тоже меня помнил, как и те несколько планов, которые мы сделали с ним на съемках «Большого карнавала». Он сыграет Бэтмена, полицейского-мстителя. Мишель Галабрю знал, что я не буду донимать его заучиванием текста, и согласился сыграть комиссара Жибера.
На роль, которую я предлагал Анконине, я решил пригласить молодого актера, который потряс меня в фильме Патриса Шеро. Его звали Жан-Юг Англад. Тут обошлось без проблем, потому что он тоже оказался у Маржори. Парень был робкий, замкнутый и говорил совсем немного. Зато обладал неоспоримой харизмой и голосом, идеальным для кино. Жан-Юг совершенно не походил на тот образ, который сложился в моем воображении. Я представлял себе роллера грубым, крепким, немного вульгарным. Ну а если сделать его впечатлительным? Немного потерянным, всегда неловким? С оголенными нервами? Если он в самом деле будет больше походить на Жан-Юга? Так было бы намного интереснее. Поэтому, вместо того чтобы заставлять Жан-Юга влезать в шкуру роллера, я изменил моего персонажа, чтобы он подходил актеру, как руке перчатка.
