Я уже знал, что роллер станет культовой фигурой. Надо сказать, что меня вдохновил реальный роллер, карманник, которого я встретил в одну из ночей, когда слонялся в метро.
Верный данному обещанию, я созвонился с Ришаром Анкониной. Теперь он был признанным актером и уже получил «Сезара» за великолепную роль в фильме «Чао, паяц»
[58]. Мы пропустили по стаканчику, и я торжественно вручил ему сценарий, гордый за нас и за проделанный нами путь.
Всего три года назад мы с ним нашли приют у друга и делились последним. Теперь мы готовы были бороться за то, чтобы платить по счетам. Фигурная скобка. Ришар ушел с улыбкой на губах и сценарием под мышкой.
У меня была немного сумасшедшая идея пригласить на главную женскую роль Шарлотту Рэмплинг. Эта актриса – настоящая звезда. Мы передали наше приглашение через ее агента, и – о чудо! – она согласилась с нами встретиться.
Встретились мы в баре шикарного отеля. У Шарлотты был колдовской голос. И такие же глаза. Мне показалось, что я Маугли перед удавом Каа. Ее буржуазность меня очаровала. Она пришла со своим парнем, Жан-Мишелем Жарром, который, к сожалению, говорил больше, чем она, и пытался предложить мне свою кандидатуру в качестве композитора. Я оставался вежливым, но предать Эрика Серра не мог. Шарлотта листала сценарий с таким видом, с каким листают журнал «Вог». Более женственных свет не носит. Она идеально подходила к этой роли.
В ту эпоху «Гомон» переживала не лучшие времена. Компания вложила значительные средства в итальянское кино, но итальянцы, кажется, больше тратили деньги на венецианские палаццо, чем на фильмы. Тоскан, видимо, испытывал из-за этого финансовые трудности, и список из тридцати финансируемых компанией фильмов каждую неделю сокращался.
Но «Подземка» в нем по-прежнему значилась, и я продолжал готовиться к съемкам.
Анконина позвонил и сообщил, что не сможет у меня сниматься. Я тут же подумал, что дело в датах съемок, но оказалось – в строчках! Ришар подсчитал строчки своего текста в сценарии и обнаружил, что их меньше, чем в фильме «Чао, паяц», а потому не мог себе позволить сниматься в моем фильме. У меня опустились руки. Бешеный пес, весело рвавший жизнь на части, превратился в салонную таксу, которая ест строго по расписанию. Мне стало так противно, что я не стал тратить время на уговоры.
Он выбрал темную сторону, тем хуже для него, и я пожелал ему успехов в карьере официанта.
На первой рабочей встрече с Шарлоттой она сообщила, что сценарий ей понравился, но у нее есть замечания. У нее безусловно имелся опыт, какого не было у меня, а ее голос был столь прекрасен, что я слушал ее замечания с большим удовольствием. Но она была непостоянна, и сценарий приходилось менять в зависимости от ее настроения. Сегодня она была полна энтузиазма и готовилась сказать «да», а завтра работа откладывалась, и она готова была отказаться от своего участия.
Контракт с «Гомон» был составлен, но подписи под ним никто еще не поставил.
Всюду были свои «да, но», везде вопросы без ответов. Я собирался начать съемки настоящего фильма, с настоящим продюсером, настоящими актерами, следуя всем процедурам и правилам Национального совета по бухгалтерии, но у меня ни в чем не было определенности.
Я начал сожалеть о старых добрых временах, когда мы ничего не соблюдали и вырывали наши фильмы из небытия, как шайка пиратов.
Мне было некомфортно в этом истеблишменте. Мне не нужен был золотой храм, чтобы молиться моему божеству. Мне не нужен был даже молельный коврик. У меня началась депрессия. Я чувствовал себя чайкой, ожидающей ветра с моря. Но однажды утром я получил неожиданную радостную весть. Фильм «Последняя битва» был номинирован на премию «Сезар» в категории Лучшая дебютная работа. Невероятно. После четырнадцати международных наград меня признали в моей стране. По такому случаю я купил себе пиджак и в день «икс» явился на церемонию по своей маленькой пригласительной карточке. Я вошел в зал, затаив дыхание. Здесь присутствовало все французское кино, без исключения. Длинные платья, бриллианты, безупречные костюмы. Все это впечатляло, но очень скоро я почувствовал себя неуютно. Все друг друга знали, улыбались, целовались, обнимались, но я не знал никого и прошел через зал невидимый, как официант.
Шарлотта, единственная, кого я знал, встретила меня быстрой смущенной улыбкой. Между тем накануне мы три часа работали с ней над сценарием. Но в тот вечер я был всего лишь молодым режиссером, знакомство с которым не стоило афишировать. Поэтому я оставил ее порхать возле великих и занял отведенное мне место. Оно было сбоку, в дальнем углу. Я уже понял, что место победителя не для меня. Вечер был долгим, скучным и претенциозным. Раздраженный, я вернулся домой на метро.
Тот вечер привел меня в бешенство. На станции «Обер» я мысленно пообещал вернуться, чтобы снять второй фильм, который станет пощечиной для всех.
У меня по-прежнему не было актера на главную роль. Мне казалось, что на нее подходит Стинг, солист группы «Полис».
– Почему бы тебе не спросить у него, вдруг согласится? – бросил мне приятель.
Эта мысль даже не приходила мне в голову. Стинг – звезда мирового уровня. Его песня «Роксана» занимала первое место в радио-рейтингах во всем мире. Он проживал свою жизнь в самолетах и на стадионах, заполненных сходившими по нему с ума фанатами.
Но лишь тот, кто даже не пытался, может испытывать разочарование.
Мы нашли в Лондоне его адвоката, и случилось чудо. Стинг захотел посмотреть «Поледнюю битву» и встретиться со мной. Я решил, что у меня галлюцинации. На самом деле Стинг очень хотел сниматься в кино и не видел ничего зазорного в том, чтобы начать с фильма молодого режиссера. Это не Анконина.
Я подхватил свои бобины и помчался в Лондон, чтобы все подготовить в зале для показов, арендованном по такому случаю. Стинг пришел один, немного замкнутый, вежливо поздоровался, и показ начался. Я стоял в глубине зала, держа руку на регулировке громкости – на случай, если поблизости окажется «Рэмбо». В середине фильма Стинг поднял вверх большие пальцы. Он был увлечен действием и казался очень довольным. Конец показа. С широкой улыбкой Стинг сердечно меня поздравил, словно я отныне стал частью его мира, его банды.
Он пригласил меня выпить, и мы устроились в пабе напротив. Через пять минут к витрине бара приклеилась сотня фанатов, но он не обращал на них внимания или, точнее, жил с этим. Он привык. Стинг начинал преподавателем английского в провинциальном городке. Он тоже не родился богатым, у него тоже было только одно божество – музыка. Это она текла в его жилах, и ничего другого. Мне показалось, что я обрел старшего брата.
На своем франко-английском я принялся рассказывать ему сюжет «Подземки», и через час он сказал:
– All right, let’s do it.
