Я объяснил Пьеру, что надо сразу сделать удачный дубль, поскольку нет никакой уверенности, что рыба доживет до второго дубля.
Чтобы получился дождь, мой помощник где-то стащил два полихлорвиниловых шланга, и мы подключили их к воде у консьержки в соседнем здании.
Мотор. Одна рыба, вторая, третья.
У Пьера все получилось. Я выкрикивал указания, чтобы регулировать рыбный дождь, а мой ассистент держал перед камерой водопроводный шланг.
Если смотреть со стороны, это было похоже на замедленную съемку, но результат получился волшебный. Даже с ILM
[49] не вышло бы лучше.
Мы сделали второй дубль, так как рыбки еще трепыхались, но он получился хуже. Конец смены.
Группа помогла собрать рыбу, и мы загрузили ее в фургон, который одолжил один друг якобы для семейного переезда.
После того как рыба была загружена, наша реквизитор помчалась в «Киткэт», фирму, производящую корм для кошек, и продала им эту партию за 3 тысячи франков. Накануне она купила ее за 5 тысяч в порту Довилля. Так что самая большая сцена фильма обошлась нам в 2 тысячи франков, то есть чуть более 300 евро. Ровно такую сумму тратит американская продюсерская компания, чтобы каждое утро ставить цветы в гримерке звезды.
Следующие несколько недель мы провели у набережной Андре Ситроена. Этот гигантский район был предназначен под снос, там собирались строить головной офис «Канала+». Нам следовало действовать быстро, так как работы шли в ускоренном темпе.
Наши декорации примыкали к спецстоянке, огромному хранилищу металлолома, где находились тысячи припаркованных автомобилей.
В тот день мы снимали песчаную бурю. «Поднялся сильный ветер, и нашему герою трудно возвращаться к себе», – говорилось в сценарии. Мы взяли в аренду огромный вентилятор, практически авиационный двигатель.
Во время съемок дублей я попросил всех кидать лопаты песка в пропеллер, чтобы изобразить бурю.
Мы сняли несколько планов один за другим, пока у нас ничего не осталось от трех тонн песка, который мы позаимствовали на соседней стройке.
Получилось отлично, и целую неделю у нас в голове было потом полно песка.
Бригадир, ответственный за спецстоянку, подошел и похлопал меня по плечу. Я снял специальные очки, которые защищали глаза от песка, чтобы его поприветствовать.
Он ничего не сказал, только поднял большой палец, но вовсе не для того, чтобы меня поздравить, а чтобы показать на свой металлолом, покрывшийся двумя сантиметрами песка.
Песок, который мы швыряли, яростно стуча по стене, пролетал над нами и оседал на стоявших у него машинах.
Я принялся извиняться, и весь остаток смены у нас ушел на то, чтобы смести песок с металлолома.
* * *
Через несколько дней мы должны были снимать сцену в «Дарти».
На втором этаже нашего здания на набережной Андре Ситроена мы заприметили огромное помещение; мы закрыли выходы из него небольшими кирпичными стенами; выстлали пол и стены пластиковой пленкой, которую крестьяне используют, чтобы устроить в лесу водопой.
Мой главный художник-декоратор с самого начала работал как вол. Ему надоело перебиваться обрывками веревки и всяким хламом, как и то, что зарплату не платили, а только кормили обещаниями. Совершенно неожиданно он ушел с нашего фильма на другой, в студию, с зарплатой, бюджетом и отоплением.
Это был жестокий удар, так как он ушел, не закончив подготовку декораций и нарушив непреложное правило: не покидать корабль посреди океана. Он предпочел личный комфорт и остался посредственным главным художником до конца своей карьеры.
Как смогли, мы сами завершили работу над декорацией и привезли два танкера соленой воды температурой 10 °C. Эта декорация была точной копией подвала «Дарти» в «Мадлен».
Пьер перепрыгивал с одной машины на другую, пытаясь найти маленькую газовую плиту, как вдруг невидимое чудовище зашевелилось в воде и стало опасно к нему приближаться. Мне не удалось найти добровольца на роль монстра. Все хотели хорошенько поесть один раз как за два и чтобы им тут же заплатили, но никому не улыбалось бросаться в мерзлую грязную воду, никто не соглашался на роль, в которой даже мать родная не узнает.
Тогда я натянул гидрокостюм, перепоручив следить за кадром Карло Варини. Мартина навесила на меня целую груду хлама, и мне нужно было пробраться по дну отвратительного бассейна, задержав дыхание. Это было не лучшее мое погружение. Мы сделали несколько дублей, и мой ассистент посоветовал мне остановиться, так как мое лицо стало обретать цвет, который обычно можно встретить только в покойницкой. К тому же пленка стала пропускать воду, и в бассейне недоставало воды для еще одного дубля.
Я грелся у маленького газового радиатора, когда снова пришел бригадир, отвечавший за металлолом. После пляжа получилось море: его металлолом залило водой. Наш бассейн со второго этажа весь перетек к нему. Съемочная группа провела остаток дня, осушая груды металла.
Для финальной битвы я заприметил умопомрачительную декорацию на перекрестке Плейель, в старом здании «Электрисите де Франс». Это была диспетчерская с контрольными циферблатами и стеклянным навесом. Великолепная декорация. Но тут явился мой ассистент с дурной вестью: утром в понедельник бульдозеры должны были нашу декорацию снести.
Сцену планировалось снимать два дня. Значит, нужно было выложиться за один, и сделать это в воскресенье.
В воскресенье на рассвете мы начали с планов погони. К полудню мы перешли в зал. Для того чтобы в него попасть, нужно было буквально проползти через дыру в стене. Это была единственная возможность туда забраться. Все-таки мы снимали конец света. Жан и Пьер уже пробрались вперед, и так глубоко, что Пьер зацепил металлическую стойку и разбил Жану лицо. Жан залился кровью. Двух пластырей, что были у гримера, не хватило, чтобы кровь остановить. Мой ассистент вызвал «скорую», и врач высадился в нашем аду. Он пробрался через тонны щебня и прополз через дыру, чтобы наконец оказаться возле Жана, который сидел на складном стуле. Его гигантская фигура была облачена в доисторические доспехи, а в руке он все еще держал меч. Все мы были чертовыми зомби, апокалиптическим племенем, затерявшимся в руинах мира. У доктора были все основания заявить на нас в полицию, и нас бы отвезли в тюрьму, но, видимо, он понял, какая страсть нас обуяла, и потому ничего не сказал. Он довольствовался тем, что зашил Жана прямо на месте, наложив четыре шва. Карло Варини одолжил мне денег, потому что мне нечем было с доктором расплатиться.
– Все в порядке? Жан, мы можем продолжать? – с тревогой спросил я.
Жан кивнул. Это было в духе его персонажа: ничто не могло его остановить. Он жаждал последней битвы с врагом, хотя знал, что той ночью должен умереть. Но из-за этого инцидента мы потеряли время и к последней декорации вышли на два часа позже, чем предполагалось. Было 16 часов. Через час с четвертью солнце перестанет пробиваться сквозь стеклянный навес, и нам не хватит света, чтобы снимать.
