Мы попытались представить фильм на несколько фестивалей, и его отобрали на Международный фестиваль научно-фантастических фильмов в Авориазе по категории короткометражек.
Французские Альпы – и этот чудесный горнолыжный курорт, который похож на приземлившийся на снегу большой космический корабль.
На фестиваль было отобрано десять короткометражек. Мы присутствовали на показе, который проходил не особенно успешно. Публика вела себя очень безалаберно. Зрителям было плевать на кино, они постоянно входили и выходили. Прямо как в «Загорелых на лыжах»
[46]. На самом деле фильмы были не такие уж плохие, все мы ишачили ради того, чтобы сюда приехать, и заслужили хотя бы толику уважения.
Мой фильм был в показе предпоследним, и вот на экране появилось название: «Предпоследний». Раздался гомерический хохот и аплодисменты.
– Наконец-то! – крикнул какой-то журналист, и все снова покатились со смеху.
В такой обстановке смотреть фильм было невозможно, и я предпочел покинуть зал.
Гран-при за короткий метр достался некоему де ла Рошфуко. У него были длинные волосы, длинный шарф, и он приехал из Нейи. Он выдавал свой фильм за эзотерический, но если это в самом деле так, тогда Годар снимал комедии. Де ла Рошфуко получил 20 тысяч франков и право в следующем году привезти на фестиваль новую короткометражку. Мой фильм не вызвал никакого отклика и прошел совершенно незамеченным. Я не получил приглашения на следующий год и уехал с пустыми руками.
Вернувшись в Париж, я решил закончить сценарий, где действие происходит в метро. Пьер протянул мне руку помощи, и история наконец обрела свою жизнь. Я стал искать продюсеров.
Главное, что изменилось, – у меня было теперь два фильма, которые я мог показать. Клип Жоливе и «Предпоследний». Цветной музыкальный фильм и научно-фантастический, черно-белый. У меня была широкая палитра, но мне не хватало главного: имени. Меня вообще никто не знал, и я не принадлежал к какому-либо известному киносемейству. Большинство продюсеров меня даже не приняли. Единственным продюсером, сделавшим над собой усилие, была Мари-Кристин Монбриаль. Она работала в «Гомон». Это была типичная буржуазка лет тридцати, с пронзительным голосом, но материнской улыбкой. Она не была уверена в том, есть ли у меня талант, но мои упорство и любовь к кино ее тронули. Она посоветовала подобрать актеров, чтобы появился шанс добиться финансирования.
Я вновь обратился к Франсуа Клюзе. Теперь у меня были фильмы, которые я мог ему показать, и я почувствовал, что почти его убедил, но Франсуа был на мели, и ему сложно было согласиться работать со мной. Мне удалось вырвать у него одно «может быть», которое я тут же превратил в окончательное «да» у Мари-Кристин.
Однако кинокомпания «Гомон» была дамой на возрасте, которая не знала этого молодого актера, и история с фильмом о метро продолжения не получила. Мари-Кристин сообщила мне эту новость по телефону, и я был уничтожен. Я сидел в кресле посреди крошечной квартирки, которую мне любезно предоставили на два месяца. У меня больше не было сил, жизнь меня покинула. Я ничтожество. У меня нет таланта. Нет семьи. Нет любви. А теперь нет и будущего. В таких случаях я обычно час или два плакал, это было как гроза, которой необходимо пролиться дождем. Потом принимался ждать.
И если дул легкий ветерок, все бесследно проходило. Утром мне уже было не о чем плакать, и небо вновь сияло синевой. Выйдя из дома в поисках еды, я наткнулся на предназначенное к сносу здание. Декорации к фильму все еще оставались на месте, и они были разбросаны по всему Парижу. Выгодное местоположение. Не затратно. У меня было ощущение, будто мне отправили месседж. Я проиграл в мгновенную лотерею, но у меня оставался шанс выиграть в тиражной. Мне на память пришел один разговор с Андре Ноденом, шумовиком моей короткометражки «Предпоследний». Ему очень нравился фильм, и он сказал нам с Пьером:
– Почему бы вам не сделать из этого полный метр? История хорошая, декорации бесплатные, и вам не нужна большая команда. И потом, раз вы умеете снимать короткометражку, значит, сумеете снять и полный метр.
В тот момент мне показалось, что он еще более сумасшедший, чем мы; но по здравом размышлении я понял, что в его словах была своя правда. Полный метр – это тот же короткий, только немного длиннее.
Я позвонил Пьеру и заразил его своим энтузиазмом. Он был готов. Жан Рено и Эрик Серра тоже согласились в этом участвовать. Мы с Пьером за неделю написали сценарий на двенадцать страниц. Наш фильм будет называться «Последняя битва».
Пьер достал свою записную книжку и принялся ее листать, перебирая имена, одно за другим. Два человека согласились нам помочь. Две женщины. Певица Мари-Роль Белль и продюсер Мишель де Брока. Пьеру удалось уговорить каждую вложить по 30 тысяч франков (5 тысяч евро) в наш фильм. Бесконечное спасибо обеим. Из всего шоу-бизнеса только эти двое поверили в наш проект. Признак того, что способность нашей системы к самообновлению вызывает вопросы.
Как получилось, что никто в профессии не смог распознать, что парень с двумя короткометражками способен написать шестьдесят сценариев, поставить восемнадцать и спродюсировать сто пятьдесят фильмов? Между тем все занятые в автомобильной сфере, кому довелось встречать Льюиса Хэмилтона
[47], когда ему было всего двенадцать, точно знали, что он далеко пойдет.
Но искусство – не спорт, и художник – единственный, кому дано знать. Остальные стоят у причала и смотрят, как мимо проплывают корабли.
Все продюсеры и дистрибьюторы Парижа отказывались от нашего фильма, как американские киностудии отказывались от «Звездных войн», самого успешного хита всех времен. Пример Джорджа Лукаса воодушевлял меня, и мы продолжали искать средства, но уже вне сферы кино.
Нам на помощь пришли четверо.
Первого звали Константин Александров. Русский по происхождению, он был владельцем туристического агентства. Он пообещал нам 300 тысяч франков (50 тысяч евро).
Вторым был Филипп Шуан. Он еще не до конца промотал бабушкино наследство и предложил мне все, что от него оставалось.
Третьим был владелец обувного магазина, приятель Жоливе. Его вклад был 20 тысяч франков (3 тысячи евро).
Последним был случайно встреченный мальчик. Он попал в автомобильную аварию и лишился ноги. Он захотел передать мне деньги от своей страховки при условии, что получит в фильме маленькую роль. Я согласился, но в итоге никакой роли он не получил. Зато на съемках присутствовал каждый день.
Вот четыре продюсера моего первого фильма. Четыре настоящих продюсера в самом высоком смысле этого слова. Они приняли в нем участие не ради денег, но следуя за художником, чтобы участвовать в авантюре, в мечте. А у мечты нет цены.
