Я был впечатлен и запомнил этот урок. Актеры – сложные, злые, трогательные, страшные и могучие животные. Мне следовало остерегаться и стараться получше их узнать, чтобы научиться ими управлять.
1982
Жан-Жаку Бенексу присудили сразу несколько «Сезаров» по нескольким номинациям. Он тоже явился из ниоткуда, и c фильмом «Дива» у него было много проблем. Жан-Жак – герой целого поколения тех, кто мечтал о кино. Он был нашим кумиром, живым доказательством того, что успех возможен.
Мне очень хотелось посмотреть церемонию, но в моей квартирке не было телевизора. На Елисейских полях в витрине магазина «Локатель» был телевизор, который оставался включенным всю ночь.
Поэтому я стоял перед витриной, покрываясь гусиной кожей.
Жан-Жак Бенекс поднялся на сцену, и это наполнило меня счастьем и надеждой. Жаль только, из-за толстого стекла витрины я ничего не услышал из его длинной речи. Но я видел в его глазах свет надежды, которая так была мне необходима. Пора было мне снова взяться за короткометражку.
После провала первой короткометражки клип Жоливе вернул мне уверенность в моих режиссерских способностях. За несколько недель до этого, слоняясь по восемнадцатому округу, я наткнулся на невероятную декорацию. Это был предназначенный к сносу кинотеатр, одна стена у него была раскурочена. Зал был этажом выше, и с улицы можно было видеть красные кресла, обращенные к экрану. В этой картине было что-то непристойное, словно некто нарушил личное пространство зрителя. Тогда я принялся разыскивать дворы, в которых имелись предназначенные к сносу строения, все эти безжизненные полуразрушенные дома. Это были декорации конца света, на которые пришлось бы потратить целое состояние, если бы пришлось их возводить.
Тогда мне пришла в голову простая история в постапокалиптической декорации. Один человек сражается с другим, чтобы быть последним выжившим. Когда он наконец побеждает, появляется третий, который его убивает. Название фильма будет «Предпоследний». Мой сценарий не представлял собой ничего революционного, но я ни на что такое и не претендовал. Мы попробуем сделать фильм просто, красиво и хорошо, и уже это будет неплохо.
Я позвонил Жану Рено, и мы встретились в баре, чтобы все обсудить.
– Предупреждаю, я не работаю бесплатно, – сразу заявил он.
Признаюсь, я был несколько удивлен его напором и попытался, смущаясь, объяснить, что у меня совсем нет денег на фильм и что в качестве оплаты я могу предложить всего 100 франков (то есть 15 евро).
– Хорошо, и больше не будем об этом, – сказал он.
Сделка была заключена. Для него была важна не сумма, но принцип. Он хотел, чтобы ему непременно платили за работу – как профессионалу. Под панцирем этого гиганта скрывалась неуверенность, которую я внезапно обнаружил. Это был великан на глиняных ногах. То есть он обладал всеми качествами, которые мне импонировали.
Ради того чтобы раздобыть еще одного актера, я выпил бокал вина с Франсуа Клюзе. Карьера у него еще начиналась, но в городе только о нем и говорили. Франсуа – человек рассудочный. Он задал мне миллиард вопросов об истории, о линии персонажей, об их индивидуальных особенностях, их эмоциональных следах. Я рассказал ему, что это короткий метр на восемь минут, о двух парнях, которые бьются друг с другом, и что, хоть фильм и черно-белый, это не «Гражданин Кейн». Но Франсуа был увлечен. Он жил и дышал профессией. Он был воодушевлен, как альпинист у подножия Эвереста. Он мог играть Мольера за завтраком и Шекспира за ужином. Я не соответствовал его уровню, мое предложение его не заинтересовало. И он любезно мне отказал.
Я рассказал о своих неудачах Пьеру Жоливе и почувствовал, что он воспринял мой рассказ как-то не так. Зачем было идти к Клюзе, когда твой приятель – вот он, рядом? Я так поступил именно потому, что он мой приятель. Я переживал кризис признания и не хотел, чтобы актер сделал мне одолжение ради дружбы, я должен был убедить всех только тем, что у меня получилось. Но в те времена я не умел продавать себя, и никто не интересовался моей работой. Кроме моих приятелей, тех, кто в меня верил. Первыми тремя были Пьер, Жан и Эрик.
Пьеру и Жану достались две главных роли, а Эрик напишет музыку.
Я связался с Мартиной Рапен, девушкой-панком из Валлуара, с синими волосами. Она займется костюмами. Филипп де Шуан, режиссер из Безансона, будет моим ассистентом. Теперь его очередь. Карло Варини, просто оператор на «Двух львах на солнце», будет главным оператором. Съемки мы запланировали на выходные. Декорации у нас были натуральные, ничье разрешение нам не требовалось. Камеру и оборудование мы позаимствовали со съемок фильма, который не снимали по выходным.
На фабрике у отчима я набрал целую кучу производственных отходов. Мы с Мартиной несколько ночей провели за изготовлением костюмов из этих отбросов.
У нас не было денег, чтобы арендовать операторский кран. Ничего страшного, мы воспользовались лестницей. Зафиксировав камеру с одной стороны, противовесы – с другой, мы вставали на середину лестницы, чтобы обеспечить опору. После небольшой тренировки получалось лучше, чем со всех кранов в мире.
Подготовка к съемкам проходила в барах. О том, чтобы арендовать офис, не было и речи. Деньги следовало тратить только на съемки.
Мне вспоминается, как Жан Рено вытянул свои огромные ручищи посреди кафе, чтобы Мартина Рапен могла определить его размер. Наш офис обходился нам в три чашки кофе в день, но кафе мы меняли ежедневно, чтобы не злоупотреблять терпением хозяина.
В субботу, в 6 утра, начались съемки, которые походили на диверсионную операцию.
Я наметил каждый план, который следовало снять меньше чем за пять минут, чтобы нас не успели заметить рыскавшие поблизости охранники. В то время не существовало планов антитеррористических операций, и сторожа на стройплощадках проводили выходные, ночуя в своих будках.
Каждая декорация представляла собой разрушенное или предназначенное к сносу здание. У нас было впечатление, что мы проводим уикенд в конце света.
Фильм мы снимали в широкоэкранном формате, и я выстраивал архитектуру каждого плана. Пьер и Жан слушали мои указания, и съемки шли гладко, как по маслу. Я стал строже придерживаться сюжета.
Съемки я закончил довольно быстро, и мы устроили командный показ. Мы ждали перед зрительным залом, так как прямо перед нами черновые материалы своего последнего фильма собирался просматривать Бертран Тавернье. Две съемочных группы встретились, и Пьер пригласил Бертрана посмотреть с нами наш короткий метр. Бертран был в кино тяжеловесом, его все уважали, и сердце у меня бешено забилось.
Когда просмотр завершился, на губах Бертрана играла улыбка. Он поздравил меня, но, будучи профессионалом, высказал несколько критических замечаний. Большего удовольствия он не смог бы мне доставить. Комплименты ничего не дают, только тешат наше самолюбие. Критикуя фильм, Бертран словно принял меня в профессию. Отныне я буду заниматься только этим, и эта мысль сводила меня с ума.
