Морис попытался свести все к шутке, но мы распалились. Вместо того чтобы обменяться телефонами, мы обменялись ругательствами, и я ушел.
Каннский фестиваль великолепен, но там все наэлектризованы и моментально переходят от отчаяния к бурной радости. Все здесь обострено, все чрезмерно. Фотографы вас либо преследуют, либо игнорируют. Это как в джунглях, только жестче. К счастью, фестиваль завершился, и все убрали свои черные очки. До следующего фестиваля.
Когда я вернулся в Париж, Патрик предложил мне работу стажером на съемках рекламы на юге Франции. Единственное условие – нужно было иметь права и машину. У меня не было ни того, ни другого.
– Нет проблем! – ответил я, и мне назначили встречу в ближайший понедельник.
У меня было пять дней, чтобы получить права. Теорию я сдал, но уже дважды провалился на экзамене по вождению. Водить меня учил Франсуа. Поэтому у меня была манера вести машину на обычной дороге, как на гоночной трассе. Я помчался к моему экзаменатору и, как мог, принялся его убеждать. Мое будущее и моя жизнь зависели от него. Мне непременно нужно получить в пятницу права. В конце концов моя наглость его развеселила. Он нашел для меня время в своем графике, и через сорок восемь часов мне вручили права. Оставалось только уговорить маму одолжить мне свой «Фольксваген Гольф». Ее было намного сложнее убедить, чем преподавателя из автошколы, и в конце концов она сказала мне фразу, которую я так боялся услышать:
– Спроси у Франсуа.
Напрасно я объяснял ей, что это мой шанс, что такая возможность больше не подвернется, что я умру, если ее упущу, а главное – что, может быть, пришло время поддержать меня, но моя мать была неумолима, и в итоге мне пришлось обратиться к Франсуа, который сказал, что на мое имя нет страховки и тэ дэ и тэ пэ. Мне казалось, что я стою перед автомехаником, который объясняет мне, что замена свечи зажигания приведет к замене двигателя.
Я попытался втолковать ему, что почище его нуждаюсь в страховке. Я сказал, что существуют два вида рекламы, которые снимают совершенно разные режиссеры, Жан-Клод Бриали и Робин Дэвис, два великих кинематографиста того времени. Если у меня все получится, это станет моим входным билетом для работы над полнометражными фильмами, прямым доступом в первую лигу. Но Франсуа было плевать, он не знал ни одного из тех имен, что я назвал. Никакой страховки, никакой машины. Мама с его решением согласилась. То есть ни машины, ни съемок. Меня охватила глухая ярость. Я не мог поверить, что моя карьера прервется из-за какой-то страховки на автомобиль. Почему бы этой скотине не арендовать для меня недорогую машину? У него есть деньги, он только что купил дом на Лазурном берегу, чтобы проводить там несколько месяцев в году. Мама вошла в гостиную, одетая как буржуазка, из чего я заключил, что они собираются обедать у родителей Франсуа.
Франсуа предложил было подбросить меня до вокзала. Не по доброте душевной, а потому, что ему не нравилось, когда я оставался в доме один. Он не зря беспокоился: едва его «Мерседес» завернул за угол, я схватил ключи от «Гольфа», сел в машину и уехал.
Через девятьсот километров я оказался на окраине округа Ниццы. Машины для съемок были припаркованы в тени огромных платанов. Сверчки притихли, а солнце уже припекало.
Встретил меня Патрик. На съемках он отвечал за производство. Патрик представил мне своего второго режиссера, которым оказался не кто иной, как… Режис Варнье. Жизнь бывает порой жестокой. Я порвал со своей семьей, оказался в девятистах километрах от дома, и вот сейчас потеряю работу, причем раньше, чем к ней приступил.
Режис встретил меня хищной улыбкой. Так улыбается кошка, здороваясь с мышкой. Он не собирался ничем со мной делиться, но, поскольку я к такому привык, все шло хорошо. Мне следовало доказать ему, что я эту работу заслужил. К счастью, Жан-Клод Бриали был ко мне расположен. Я чувствовал, что он хотел поймать меня в свои сети, но не был склонен к таким играм. Я играл только своей жизнью, и это все. Я носился по съемочной площадке днями напролет, с пяти утра и до полуночи. Я отвечал «хорошо» на все просьбы и выполнял их раньше, чем от меня этого ожидали. Я все время улыбался и вообще не ел. Самое большее, что я мог еще сделать, – это умереть. Режис с явным удовольствием давал мне невыполнимые задания, но я выполнял их все.
Бриали увидел фонтан в центре старой провансальской деревни:
– О! Было бы здорово, если бы из фонтана била струя воды.
Мы снимали рекламу сыра, и никакого фонтана в раскадровке не было.
– Нет проблем, – сказал я, и Бриали одарил меня влюбленной улыбкой.
– У тебя двадцать минут, – добавил Режис, который знал, что эта задача невыполнима, так как фонтан уже лет сто не работал.
Я помчался, сам не зная куда и зачем.
Замерил расстояние между фонтаном и первым источником воды: сорок метров до крана в пекарне; сорок метров – это два двадцатиметровых шланга. Я обошел все окрестные сады в поисках шлангов. Потом стащил у ассистента оператора рулон клейкой ленты и соединил шланги.
Бриали установил камеру. Я незаметно подошел, чтобы глянуть в кадр. Шланг я протянул за фонтаном, чтобы его не было видно в кадре, прямо по земле и подключил к крану в пекарне. Из фонтана хлынула вода. Во всяком случае, так это выглядело в кадре. У меня это заняло двенадцать минут. Бриали развеселился.
– Ну, ты далеко пойдешь, – сказал он серьезно и добродушно.
Это все равно, как если бы Цезарь поднял вверх большой палец. Режис ничего не сказал, он считал очки.
* * *
Через два дня сменились сыр и режиссер. Робин Дэвис был настоящим профи. Он разбирался в музыке. Был обходителен со всеми, точен в своих требованиях и педантичен в работе с актерами. Жан-Клод был более легким, более женственным. Робин был настоящим мужчиной, и съемочная площадка у него вращалась, как швейцарские башенные часы. Этот парень знал свое дело и ничего не боялся, кроме как летать на самолетах. Он приехал из Парижа на поезде и на поезде же собирался уезжать.
В последний день съемки немного затянулись. Робин ничего не упускал, он хотел, чтобы все до последнего планы получились идеально. Доминик, исполнительный продюсер, попросил меня быть наготове с моим «Гольфом». Поезд режиссера отходил от вокзала в Авиньоне в 17:05. Ему нельзя было опоздать.
Я тут же отправился в дорогу, заправил бензином полный бак и засек 23 километра, расстояние, которое отделяло нас от вокзала. Вернувшись, я положил чемоданы Робина в багажник и дал задний ход, чтобы как можно ближе подобраться к съемочной площадке. Но режиссер-постановщик все еще снимал. Он делал дубль за дублем, недовольный работой актера. Было 16:30. Робин ничего не упускал из вида, он решил снять последний план для монтажа.
Исполнительный продюсер покрылся потом. 16:40. Мотор моего авто работал. Робин немного разозлился, и актер наконец выдал ему то, что он хотел. Конец съемок.
Режиссер попрощался со всеми и быстренько запрыгнул в мою машину. Было 16:45.
