Я спустился в подвал, где стоял морозильник, достал из него отличного двухкилограммового лангуста, которого Франсуа запас на Рождество, и большой пакет малины.
Пока лангуст кипел в подсоленном масле, я приготовил себе малиновый пирог. Сварил пасту, заправив ее небольшим количеством соуса, красиво накрыл на стол и угостил себя целым лангустом. Затем установил двадцать свечек на малиновом пироге. Одно мгновение я смотрел на маленькие язычки пламени, плясавшие в мою честь. Я даже слышал их потрескивание, такой тяжелой была тишина в доме.
– С днем рождения, – сказал я себе немного дрогнувшим голосом.
Пирог получился отличным, так сказал мне Джерри. Правда, он не лез в горло, и я с трудом его глотал, даже с ванильным мороженым. Я оставил на видном месте три куска, рядом с клочьями чека, и в свою очередь черкнул пару слов: «Спасибо за все».
Потом бросил на дно сумки несколько чайных пакетиков и отправился в Шамбери на целый день раньше срока.
* * *
Меня демобилизовали 6 апреля, на пять дней позже моих товарищей. Я сдал униформу и уже в штатском в последний раз пересек плац. Ноги подгибались от страха, что меня не отпустят. В нескольких метрах от выхода с территории части какой-то голос выкрикнул мое имя, и сердце сжалось от страха. Ко мне неторопливо приближался мой командир. Я опасался худшего.
– Рядовой Бессон, удачи и снимайте нам прекрасные фильмы!
Руки у меня опустились. Впервые кто-то подбодрил меня, одобрив мой выбор. На глаза навернулись слезы.
– Благодарю, мой командир.
Едва миновав проходную, я ускорил шаг и шел все быстрее и быстрее, пока не побежал как угорелый. Я не хотел оборачиваться, не хотел, чтобы меня окликнули, я хотел просто убежать и забыть.
Приехав на вокзал, я сел в первый попавшийся поезд. Тот, что до Парижа, должен был отправиться через два часа, но я не хотел ждать, мне было слишком страшно, что меня найдут. Это сержант так травмировал меня, когда я покидал казарму.
– Вы завершили вашу службу, но не забывайте, что еще в течение полугода вы будете оставаться резервистом, – с садистской улыбкой бросил он.
– И что это значит? – наивно спросил я.
– Это значит, что у вас двенадцатимесячная подготовка, и вы будете в первых рядах в случае военного конфликта!
Напрасно я объяснял ему, что киномеханик-теплотехник будет в таком случае бесполезен, где бы ни произошел конфликт, сержант продолжал настаивать на моем статусе резервиста. Первый же поезд отвез меня в Лион, где я два часа ожидал поезда до Парижа.
Ничего страшного, ожидание в Лионе – это уже роскошь. Как только добрался до Парижа, я позаботился о том, чтобы завершить мой короткометражный фильм. Благодаря нескольким специалистам, которые бескорыстно взялись мне помогать, я смог монтировать фильм по ночам, в нерабочее время. Патрик Гранперре был коротко знаком с киномехаником «Одителя», и тот устроил мне показ. Я психовал, как бешеная муха. Патрик приехал со своей женой Доминик, которая была главным монтажером. Так как возвращался с рабочей встречи по поводу другого фильма, он привел с собой нескольких приятелей в качестве экспертов. Это был первый официальный показ моего первого короткометражного фильма. Фильм начался. Черно-белое изображение. Звук. Музыка. Все было как надо. Я был настоящим режиссером-постановщиком. Все в порядке. У меня на глаза навернулись слезы, а на губах блуждала довольная улыбка. Я это сделал. Все представлялось мне совершенным, за исключением, пожалуй, актера, занятого в главной роли. У него были слишком короткие волосы, правда, никто не знал, что на время съемок он прибыл из армии. Через двенадцать минут фильм закончился, в зале вновь загорелся свет, а у меня на губах все еще блуждала идиотская улыбка.
– Ну и как? – спросил я Патрика, готовый выслушать похвалу.
Но прочесть что-либо по его лицу было невозможно. Доминик что-то искала в своей сумочке, а их друзья уже ушли.
– Пойдем пропустим по стаканчику, – мягко предложил Патрик.
Мы зашли в кафе и заказали выпивку. Мы говорили обо всем, кроме фильма. Я уже потихоньку начал бледнеть и превращаться в студень. По доброте душевной Патрик не дал мне долго агонизировать.
– Люк, если ты хочешь остаться в этой профессии, есть кое-что важное, о чем ты должен знать.
Я уже весь обратился в слух, я так нуждался в советах, наставлениях.
– Когда нечего сказать, надо заткнуть пасть, – простодушно бросил он.
Его фраза упала, как нож гильотины, так что я даже не успел понять, в чем меня упрекают. Это был не приговор, а экзекуция. Патрик допил свой кофе, похлопал меня по плечу и исчез.
Я брел по Парижу в сторону вокзала. Я прокручивал в голове всю историю от начала до конца. Я должен был понять свои ошибки, знать, в какой момент я их сделал. Сценарий. Я изменил его в последний момент. Это была ошибка. Мне больше хотелось снять фильм, чем рассказать историю. Ошибка. Я хотел доказать, что способен снимать. Ошибка. Всем плевать. Люди хотят историю, которая строится по определенной логике. Моя история основана на воде. Кастинг был неудачный, особенно на исполнителя главной роли. Я не актер. Ошибка. Технически нарезка фрагментов была бессвязной. Не стоило строить красивых фраз ради красивых слов. Ошибка. Постепенно я понял…
Если я выдержу это испытание, мой следующий фильм будет лучше. Я добрался до станции Гретц ровно в полночь, самое время, чтобы найти дружелюбного дальнобойщика. В три утра я оказался дома. Спать я не мог. В голове у меня все клокотало, а кости ломало, как при гриппе. В пять часов я принял решение. Я взял с камина бутылку с алкоголем, положил кассету посреди сада, обрызгал из бутылки и поджег. Никто никогда не увидит этот фильм. Это не страшно, ничего значительного я в нем не сказал.
Через несколько дней я снова увиделся с Патриком и поблагодарил его за оплеуху. Это могло разрушить мою жизнь, но я решил продолжать, умерив амбиции, а главное – учиться ремеслу. Патрик улыбнулся и положил руку мне на плечо. Я принял решение, которого он ожидал, и он пообещал взять меня к себе ассистентом, когда будет снимать.
А пока у него были проблемы с короткометражкой, которую он никак не мог продать. Фильм был довольно удачным, но в нем снялись два никому не известных актера, Франсуа Клюзе и Кристоф Малавой. Мне очень нравился фильм, и я предложил Патрику съездить в Канны, чтобы его продать. Моя решимость вызвала у него улыбку, и он вручил мне копию.
У моей матери была подруга, которая жила в Каннах. Я ее не знал, но она любезно предложила приютить меня на время фестиваля, от которого сама бежала, как от чумы.
Так что я сел в поезд, который шел на юг, и отправился по адресу, записанному у меня на бумажке. День уже погас, дома стали темными прямоугольниками, заметными на фоне холмов. В первый момент я решил, что ошибся, потому что дом, который я нашел, смахивал на жилище в «Великом Гэтсби». Однако метрдотель в белых перчатках любезно приветствовал меня. Лачуга была огромной, с видом на сиявший в ночи Каннский залив. Мне предоставили роскошную комнату с висевшими на стенах картинами известных художников.
