Чинарский взял из пачки сигарету и закурил, откинувшись на спинку стула. Выпуская вверх дым кольцами, он думал, что, может быть, даже и неплохо получилось, что Дудуев посадил его в клетку… Просто так он ни за что бы не выложил всех фактов. Да он и разговаривать бы с ним на эту тему не стал.
— Последний вопрос. — Чинарский выпрямился и посмотрел на Дудуева. — Что вы собираетесь делать?
— Думали пустить «подсадную утку», — неуверенно ответил майор. — Примерный район его действий мы знаем. Одна наша сотрудница недавно дала согласие.
— Не советую, — покачал головой Чинарский. — Он подсыплет ей клофелина и сделает то же, что и с другими. А его-то вы хоть сколько-нибудь знаете? Неужели никто из соседей ничего не видел? Нужно было старушек у подъездов опросить. Вы ведь знаете примерное время, когда он приходил в гости к своим жертвам.
— Он как будто в шапке-невидимке ходит, — с сожалением произнес Дудуев. — Или каждый раз меняет внешность. Показания свидетелей, если их можно назвать свидетелями, очень противоречивы. Кому-то показалось, что видели мужчину среднего роста в очках, кто-то говорит, что видели высокого мужика в дорогом пальто, но без очков. Одна бабка даже сказала, что видела лысого незнакомца…
— Понятно, — кивнул Чинарский. — Что ж, мне, пожалуй, пора.
Он поднялся, расправляя затекшие члены.
— Только смотри, Чинарский. — Майор тоже встал из-за стола. — Чтобы никому ни слова.
— За кого ты меня держишь, Дуда? — улыбнулся Чинарский. — Кстати. — Он дружеским жестом опустил ладонь майору на плечо. — Раз уж так получилось, одолжи сотку. Скоро верну.
* * *
— Прекрасный денек, — улыбнулся Александр сидящей за столиком собеседнице.
— Я так тебе благодарна, что вытащил меня на это мероприятие! — воскликнула она.
С волосами, выкрашенными «под красное дерево», бледнокожая, с пунцовыми губами, в обтягивающих, расклешенных от колена брючках, в глубоко расстегнутой блузке цвета утренней зари, в солнцезащитных очках «Алберто Феретти» с пятнистыми, а-ля леопард, широкими дужками, Нелька Карпатова выглядела удачливой эмансипированной женщиной.
Александр очистил очередного рака и протянул ей. На зеленом пластиковом столике остывало в высоких стаканах кеговое пиво. Они сидели посреди газона — неизвестно кому пришла в голову идея разместить столы прямо на траве.
В глухой громкоговоритель, расплющивающий слова о жаркий полуденный воздух, объявляли результаты третьего заезда. В нем участвовали рысаки-трехлетки. На этот раз победила Латифундия — гнедая ретивая лошадка, жокей которой был в зеленом камзоле и белом шлеме.
— Я так и думал, — самодовольно улыбался Александр.
— А почему же ты на нее не поставил? — удивленно приподняла брови Нелли.
— Я хожу на ипподром не для того, чтобы выигрывать деньги, а из эстетической потребности, — гордо и загадочно ответил Александр.
— В этом что-то есть, — слегка пожала плечами Нелли и вытерла пальцы белой салфеткой.
На трибуне и возле нее толпился народ. Узнанные только завзятыми игроками и привыкшими к подачкам ментами букмекеры, подобно крейсерам, рассекали шумное людское море. Александр видел их хищные глаза и подрагивающие руки. Видел и, морщась, отворачивался.
— Нет ничего прекраснее лошади, — растянул он рот в сладострастной улыбке, — и хорошей кухни.
Нелли хотела было открыть рот, но Александр опередил ее.
— Мне нравится, когда лошадь полна хладнокровия, послушания, когда она чуткая, идет четко, жестко, без всякой суеты и галопа. Одно загляденье! После ипподрома мне не хочется смотреть на людей. — Александр состроил разочарованную мину.
— Значит, ты мизантроп, — хихикнула Нелли и глотнула пива.
— Отнюдь, — таинственно усмехнулся Александр. — Но я часто в этой связи вспоминаю одно высказывание Игги Попа.
— Прости, а кто это?
— Легендарный поп-певец, — снисходительно ответил Александр. — У него есть одна песня, в которой речь идет о человеке, чья машина попала в аварию. Так вот, он в машине в полубессознательном состоянии, а кругом толпятся полицейские, зеваки…
— И что? — вскинула голову Нелли.
— Я часто кажусь себе попавшим в аварию человеком, это дает мне возможность посмотреть на мир со стороны, вылезти из шкуры обывателя, коим я являюсь. Так вот и лошади… Интересно, какими мы им представляемся? — Александр зевнул. — Но я не об этом хотел сказать в связи с Игги Попом. Я читал интервью с ним, в котором он рассказывает о своих детских впечатлениях. Он часами наблюдал за своим котом, целый день валявшимся на ковре. Кот принимал грациозные позы, сворачивался клубком, вытягивал лапы, на миг вставал, выгибая спину, чтобы снова растянуться. Кошачье изящество навсегда пленило Игги Попа, и когда его спрашивали, как ему удается так сексуально двигаться на сцене, он отвечал, что подражает своему коту. Забавно, правда? Игги Поп смотрел на кота, а я смотрю на лошадей.
— Никогда не думала, что ты такой интересный человек! — восхищенно сказала Нелли.
— В то время я был самым обыкновенным мальчишкой, разве лишь имел хобби… — Александр помрачнел. — Да и потом, что бы это изменило, если бы мы…
Он замолк.
— А сколько еще будет сегодня заездов? — сменила тему Нелли.
— Два и одна скачка, — снова зевнул Александр. — Однако припекает…
Он расстегнул короткую синюю куртку. Нелли заерзала на стуле.
— А как там Катька? — спросила она. — Сто лет от нее писем не получала.
— Нормально, — неохотно ответил Александр. — Передает тебе привет. Может быть, скоро приедет.
— Это было бы здорово! — восторженно отреагировала Нелли.
— Никак не может найти себе кавалера, — притворно улыбнулся Александр. — Ну ты же знаешь, она всегда много о себе воображала!
— Это не от этого часто зависит, — погрустнела Нелли.
— А от чего?
— От везения или отсутствия такового, — рассмеялась, отгоняя печальные мысли, Нелли. — Я вот, например, как развелась, так и все… села… Были, конечно, эпизодические романы, встречи… Но так вот, чтобы серьезно… — Она вздохнула.
В этот момент объявили старт. Это была скачка, в которой принимали участие лошади верховых пород. Диктор старался говорить отчетливо и даже медленно, однако огромное пространство ипподрома растворяло слова, точно уксус соду. Воздух пузырился и шипел, но Александр, знавший многих лошадей на ипподроме, все же расслышал клички участников скачки: Бэсси, рыжая английская кобыла, Гладиолус, гнедой английский жеребец, Норис, золотисто-бурый английский жеребец, и Глагол, гордый гнедой кавказец. Александр мысленно поставил на него. Он знал в работе мать этого жеребца — Гирлянду. Отец, Лангет, тоже был хорош в свое время. Но не только родословная вселяла надежду в Александра, он видел Глагола в нескольких скачках, и, хотя последний не всегда приходил первым, Александр решил, что в нем заложен большой потенциал.
